Клубочек этого рассказа завязался еще в детстве. Завораживали рассказы о далеком русском поселке Гермаб в горах, где течет теплая речка, а по весне пышно цветет вишник. Оттуда был родом мой дядя Леня. Он помнил, как его отец и соседи заколачивали окна и двери своих добротных домов. Поселок закрыли, и все по приказу перебрались в Геоктепе. Там построили новые дома, посадили новые сады. Остался вкус редкого в те годы для ашхабадцев их, гермабского, вишневого варенья и выцветшие коричневые фотоснимки в красивых паспарту с вензелями владельцев фотоателье. На одном снимке даже сохранился адрес такого заведения – « Асхабад. Куропаткинский пр., угол Комаровской, д. Исхановой». Туда как-то зашла молодая поселянка, мама моего дяди Лени. Фотограф картинно разложил складки ее пышной юбки, чтобы не скрывать кокетливых ботинок на тугой шнуровке, положил ее пухлую ручку в кружевах на полированный подлокотник бархатного креслица с изогнутыми львиными лапами. И вот она уже больше века с напряженным вниманием ждет, когда вылетит птичка из черного глаза аппарата.
В семидесятых годах прошлого столетия увидела, все же, родной поселок дяди. Добившись с большим трудом пропуска в погранзону, я дождалась оказии – компании охотоведов и лесоводов, и отправилась со своей тайной миссией найти дома людей с выцветших фото. Ах, как я была тогда молода! И безрассудна настолько, что не могла себе позволить показаться среди неизвестных мне ученых в старых сапогах. Конечно, я надела новые, итальянские, только что купленные мамой на ашхабадской толкучке по неимоверно высокой цене. Они были голубыми… Как раз по весне, говорила я себе, и этим утопила без труда остатки своей разумности. В горах я осмотрела руины церкви и других серьезных каменных построек. Мне показали, где была гимназия, а где – училище. Я настучалась вдоволь в мощные двери толстокаменных домов, засняла все сохранившиеся кружевные наличники. Старалась до сумерек успеть полюбоваться родниками, разлившимися в озеро, и дающими начало многим рукавам Секизяба – речки, которая многие века орошает земли в горах и на подгорной равнине. И в это время пошел снег. Пушистый и нежный, неожиданный, весенний. Было тепло, хотя снежинки-пушинки быстро запорошили волосы. Вдруг холод почувствовали мои ноги. Высокие голенища еще держались на ногах, а кожаные подошвы отклеились и собирались уплыть… Так в чулках по заснеженной земле я дотопала до старинного здания, где, кажется, жили работники лесного кордона. Я лежала с высокой температурой сутки, и в бреду ненавидела докрасна раскаленную буржуйку, около которой меня уложили заботливые спутники. Проснулась от неожиданной прохлады. Я прижимала к лицу яблоко. Открыв глаза, увидела с восторгом огромное узбекское керамическое блюдо, в котором на снегу лежали красные яблоки. Наутро я прощалась с теплой компанией, и солдатских сапогах возвращалась в Ашхабад. Попутчики по дороге опять с восторгом рассказывали мне о том, как там жили при царе. А яблоки, сказали, из губернаторского сада. Еще родят старые деревья. В этих местах, оказывается, было его поместье. Даже колесная дорога сохранилась. Царских генерал-губернаторов Закаспия мы тогда знали лишь по прежним названиям улиц, которые помнили только старожилы, да редкие, впрочем, как и сейчас, честные историки. Куропаткинский проспект. Представитель русского царя А.Н.Куропаткин, был начальником отряда в Ахалтекинской экспедиции, сражался вместе с генералом М.Д.Скобелевым против защитников туркменской крепости Геоктепе. Скобелевская площадь. Козелковская улица. Она тоже о драматических событиях в истории страны, когда оккупацию называли улучшением условий жизни туземцев, а защитников своих очагов – грозными врагами…
Экспансия России на сопредельные территории в Азии имела многие причины. Одна из них – давнее желание открыть свою дорогу к Индии. Павел Первый поддерживал идею Наполеона о совместном походе в Индию, а Петр Первый хотел на судах пустить «купчину» по Амударье в Индию. С этой целью он послал экспедицию под руководством русского офицера Бековича-Черкасского, сам плавал к Астрахани, чтобы укрепиться на подступах к новым торговым путям. Восточное побережье Каспия давно было привлекательным для исследователей по специальной программе Русского географического общества. Активную роль в связях туркмен с географами и другими представителями России играл старшина прикаспийских туркмен купец Киятхан. Даже этот дальновидный человек не представлял тогда, что его прогрессивные намерения потомки назовут изменой. Есть также сведения, что потом и коммунисты тоже были настроены не менее решительно — все силы бросить на Бухару, затем на Персию, а потом на Индию. К экзотическому субконтиненту имели свой интерес и англичане. Англичане установили фактический контроль над Афганистаном, и с аппетитом смотрели на земли Закаспия. России надо было торопиться к Индии. В 1868 году пало Бухарское ханство, а в 1873 году — Хивинское. Как писали 1870 году «Туркестанские ведомости», а то был голос Российской империи в Ташкенте: «…русская торговля, имея в своем исключительном распоряжении единственно-удобный и дешевый путь в Среднюю Азию через Красноводск, находится в более благоприятном расположении…».
Сопротивление…
В 80-х годах позапрошлого века русские, но уже не исследователи, как раньше, а солдаты, преодолев суровый Каспий, высадились в его тихой бухте. Обосновались на Каспии. На берегу тихой бухты строили приказные избы из бревен, переправленных по воде из центра России. Совсем недавно разобрали последний бревенчатый «офис», который в годы советской власти служил общественным нужником на привокзальной площади Красноводска — Туркменбаши. Русские войска продвигались вглубь вдоль горной гряды. Верблюды щипали скудную траву, а военные непривычно ночевали под открытом небом, и все наслаждались тишиной, ощущая необъятность просторов новой земли.
Полковник Куропаткин занял Асхабад, население силой возвращали в оазисы. И вскоре в закаспийских владениях Российской империи установился мир. Жители Мерва на маслахате решили не идти путем Ахала. В январе 1844 года к генералу Комарову, начальнику всей Закаспийской области, прибыли их делегаты и поднесли прошение на имя императора о принятии Мерва в русское подданство, и принесли присягу. Несомненно, туркмены, относящиеся неприязненно к англичанам, не присягнули бы британской королеве.
Своими успехами в завоевании в Центральной Азии (тогда Средняя Азия) Россия была поставлена на грань войны с Великобританией. Англичане опасались за спорные территории, что привело к бою в 1885 году. По итогам схватки имперские владения русских обогатились отвоёванным Комаровым клочком афганской земли, на которой впоследствии была построена крепость Кушка. Помните? «Дальше Кушки не сошлют, меньше взвода не дадут». В мою бытность вместо грозного бастиона осталось уже лишь небольшое поселение, «мекка» для киношников. Зато на железнодорожных станциях кушкинской ветки появилось немало добротных каменных домов. Их строили из материала крепости, которую разобрали сразу после революции.
Многие европейские державы мечтали слизнуть с лакомой Индии хоть кусочек, но на пути всегда была преграда в виде огромной территории, которая запечатлена в истории под разными именами, а сегодня известна как Туркменистан. Это порог на пути Запад-Восток. По этой земле прокатывались волны кочующих племен, ее завоевывали и опустошали, но она снова и снова возрождалась. Битвой у Дашкепри, как пишут некоторые историки, был погашен интерес царской России к дальнейшим экспансиям.
А что имели сами туркмены? Твердо можно сказать, они не стали подданными Великобритании, а значит, их миновала судьба покоренной Индии. А получили защиту русской империи от беспокойных соседей. Русские дипломаты видели главной своей задачей соблюдение мира на сопредельной территории и заключение с соседями договоров о мире и ненападении.
Многое в этом плане сделал Алексей Николаевич Куропаткин. Военный министр России с 1 июля1898 года, он начал подготовку мирной конференции. 18 мая — 29 июля 1899 в Гааге состоялась первая мирная конференция, в ее работе приняли участие 110 делегатов из 26 стран. Конференция приняла конвенции о мирном решении международных споров, о законах и обычаях войны на суше, о применении к боевым действиям на море Женевской конвенции 1864 г., а также декларации о запрещении применения разрывных пуль, метания взрывчатых веществ с воздушных шаров и употребления снарядов с удушливыми газами.
С той «снежной» командировки мне никак не удавалось попасть еще раз в Гермаб из-за запретов пограничной службы. Но вот буквально на днях мы с друзьями решили поехать туда, благо пограничный район стал менее режимным, даже для таких, как мы, неорганизованных туристов. Но опять же произошло неожиданное: подвела механика или электроника одного вездехода. Решили не рисковать, а разбить бивуак тут же, под мощным деревом на живописном берегу речки Секизяб. Исключительный отдых для наших усталых глаз давала зелень холмов и гор, но они же были преградой для мобильной связи с городом, а кому-то непременно надо было позвонить в Ашхабад. Наверное, в домах, виднеющихся вдали есть телефон, решили мы и, закутав, как бедуины, головы шарфами, пошли под мартовским, но палящем по-летнему, солнцем. А вдруг там есть и телеграф? Размечтались не зря. Дошли до магазина, а там нам сказали, что, действительно, можно звонить, если воспользоваться их инструкциями. Нас привели на пригорок, и, точно следуя указаниям местных, мы присели на корточки. Мобильники ожили. Мне связь с Ашхабадом не была нужна, и потому от скуки я стала осматриваться вокруг. Домики, очень похожие на гермабские. Кое-где, было видно по свежей краске, бережно сохраняли «русские» резные деревянные наличники. Как называется село? Услышала, что раньше — «Путь Ленинизма», а теперь просто «Третий участок…». Мое сердце колотилось: «А еще раньше?». Но никто не мог ответить на мой вопрос. Лишь старик-яшули на плохом русском разъяснял, что здесь очень давно жили те… Собеседник старательно подбирал слова: «Ну, те, которых, называют настоящими мужиками…». « Царские казаки!?». Старик одобрительно закивал головой и добавил, что около школы сохранилось здание, где жил когда-то их генерал Скобелев, потом там была школа, а теперь здание пустует. Дыхание у меня, искателя, остановилось. Я подняла всю группу с корточек и повела на осмотр исторической достопримечательности. Самое большое в поселке беленое строение. Крутые каменные ступеньки. Старинная металлическая ручка на уже рассыпающейся деревянной двери. Большой амбарный замок. Дома я стала собирать информацию. Места в горах вдоль Секизяба там, где мы остановились на отдых, для русских служили тылом. Сообщали авторы исследований, что при подготовке к осаде Геоктепе казаки по предгорьям дошли до того места, где из гор вырывается ручей Секизяб, орошающий окрестности четырьмя протоками. И там, в Гермабе, был устроен «вспомогательный магазин на 8 тысяч человек и 3 тысячи коней с запасами довольствия и фуража…». Тогда, весьма возможно, внизу у одного из русел Секизяба, вблизи места будущих боев, понадобился бы дом для штаба или для жилья генералов на какой-то период той быстротечной, но жестокой войны? Но кто даст теперь достойный ответ, хотя, возможно, найдется такой человек. Сейчас появились историки, увлеченные эпохой Русской Азии.
Асхабад…
Мир тогда внимательно следил за прокладкой Закаспийской железной дороги через знойные, безводные, зыбучие пески пустыни Каракумы от Каспийского моря к Амударье. А известный французский писатель-фантаст Жюль Верн внимательно прочитывал сообщения прикомандированных к стройке корреспондентов английских, французских и других газет. Материал писатель использовал для романа «Клодиус Бомбарнак», в котором предвосхитил создание многих трансмагистралей. За русскими войсками тянулась линия самой первой в мире железной дороги, проложенной через сыпучие барханы, для соединения с Ташкентом. Это было рельсовое продолжение великого Шелкового пути, это была новая возможность для развития потенциала земли туркмен. Магистраль существует и поныне, как и заложенная русскими инженерами под руководством генерала М.Н. Анненкова наука о железнодорожном строительстве в условиях движущихся песков.
Об Ахальской военной экспедиции еще долго напоминали могилы с крестами — заброшенное кладбище казаков до сих пор в горах за поселком Гермаб, почетные захоронения были в Геоктепе, в Бями и других местах Ахала, олитого кровью туркмен и русских. Возводили новые памятники, издавали книги с портретами «победителей» — участников баталий, их имена давали улицам и площадям. Служивые гордились звонкими медалями «За взятие штурмом Геок-тепе. 1881 год» и «За покорение Ханства Кокандского», да часто затягивали свои лихие военные песни — песни уральских казаков. Тем не менее, скоро раны земли и людских сердец затянулись. Формировалась новая культура со всеми несомненными минусами и… плюсами. Местных ханов и беков уже не называли разбойниками, напротив, находили их очаровательными. Они получили полное прощение от царя и стали полковниками, майорами, постепенно между ними исчезала племенная замкнутость. Для бедных текинцев создавали фонды помощи и школы. Российская администрация учила туркменский и персидский языки, а также местное право. Среди минусов политики империи главный — коренное население, в основном, жило вне пределов города, в центр приезжали лишь торговать на знаменитый базар «Текинка».
Тоже стоит заметить как положительное — культивировались нормы веротерпимости. В.Н. Гартевельд в своих путевых заметках писал: «На Воскресенской площади строится православный собор, на Куропаткинском проспекте – мечеть бабитского общества, около железной дороги – католический костел, все эти три здания обещают в будущем быть украшением города: костел отличается легкостью и изяществом постройки, мечеть – грандиозностью, вид с ее вершины на город и окрестности будет великолепным». Опыт сосуществования представителей разных конфессий показал, что религиозные различия сами по себе не являются источниками конфликтов между народами, при условии, если основная задача общества направлена на созидание. Отношения же между православным и мусульманским духовенством и представителями иных вер были наилучшими. Хотя считалось, что Россия, вооруженная идеологией Христианства, и есть та сила, которая должна распространять Церковь до края земли, но в отличие от западных колонизаторов и миссионеров империя не навязывала местному населению своих взглядов и традиций.
Пароходная кампания «Кавказ и Меркурий» приглашала в Баку и Астрахань. Тогда часто пользовались этим путем на «материк». Морем иностранные фирмы доставляли и технику. Например, популярная и сегодня «Сименс» продавала тогда электрогенераторы, один из которых до сих пор работает на отдаленной от центра Гиндукушской гидроэлектростанции, она несравнима с колоссами современной туркменской энергетики, но служит людям в меру своих скромных сил. Город тогда заполонили русские и армянские, хивинские и азербайджанские, украинские и иранские мастеровые. Дела шли хорошо в велосипедных мастерских. Ценились тогда английские веломашины известных фирм «Геркулес» и «Три ружья». В других мастерских иранские умельцы чинили ковры, шили из кожи, изготавливали металлическую посуду, лудили ее. Они держали магазины сладостей и мануфактуры, ларьки на базарах. В той же книге В.Н. Гартевельд замечал, что «Вполне фешенебельным местом, где собирается высшее асхабадское общество, является военное собрание… Не надо забывать, что в Асхабаде сосредоточено огромное количество войска, с массой прикомандированных сюда офицеров всех родов оружия, до гвардейских полков включительно. Прекрасные туалеты дам и блестящие мундиры гвардейских офицеров, на вечерах и в военном собрании, легко переносят вас, хотя на время, к берегам Невы…».
«Колонисты»…
Время от времени Евразия сотрясается от великих переселений народов. Причины разные, они исследуются учеными. Но что касается кризисного времени начала 90-х годов 18 века, то российские люди спасались от голода там, где шло освоение новых земель, особенно, когда казачья «колонизация» была заменена крестьянской. В Закаспий двинулись массы с территории Российской империи. Начальный пункт Закаспийской железной дороги Узун-Ада был забит переселенцами. А пароходы привозили все новых и новых россиян из Самарской, Тамбовской, и Пензенской областей. Основной целью царского правительства было укрепление новых границ империи, а также важна была и другая цель – снабжение армии продовольствием. Поэтому первые переселенческие поселки создавались в горах, где без полива на богарных землях выращивали зерно для фуража. В поселках близ городов специализировались на овощах и плодах, где-то активно занимались животноводством, снабжали молоком. За семь лет возникло 10 поселков, а к 17 году прошлого века их было уже 33. Эти данные взяла из книги о переселенческих поселках Н.Н. Каноды. Много поселений было на юге Мервского уезда около Кушки. В Алексеевке я была лет 20 назад. Мне все было удивительным: и глиняные хатки, чуть ли ни крытые соломой, голубые ставеньки, и пунцовые мальвы, выложенные из камня и обмазанные глиной уступочки, на которых сидели и лузгали семечки потомки переселенцев из Харьковской губернии — ну, прямо, декорации для фильма «Вечеров близ хутора Диканьки, только на летнюю тему. Интересно, что всегда на новом месте переселенцы стараются не потерять своих бытовых традиций, а наоборот, прилагают максимум сил для их сохранения. Помню немецких «колонистов» в поселке близ пограничного Серахса. Молодуха, кажется, по фамилии Дорцвейлер, в чистейшем доме, а это среди туркменской степи с ее пыльными бурями, с выскобленными полами и белоснежными занавесками на окнах, открывала обитый железом сундук, чтобы показать мне восхитительное кружевное и вышитое приданое ее бабушки. Наверное, в 90-е годы, когда рухнул железный занавес, все эти «дорцвейлеры», продав коров и свои домики местному населению, увезли с собой на историческую родину и сундуки, и занавески и … туркменский язык, теперь тоже их традиция. Она будет их согревать памятью о дружной жизни с туркменами, курдами, белуджами.
И вокруг Ашхабада было много русских поселений. Мы вспоминали их названия с ашхабадцами, предки которых основывали Комаровку, Янгоб, Рербергский, Романовский, Нефтоновку, Ванновский – тот, что с садами, с домами фирюзинских курдов, обсерваторией и дачами, пошел под бульдозеры, когда расчищали территорию для президентской дачи. Да сама Фирюза, поселок Бирюзовый, который сохранился лишь в книгах российских очеркистов. А были еще Самсоновка, Обручевка, Михайловка, Дмитриевка, Верхняя Скобелевка и Нижняя Скобелевка. Вот и добрались до поселка у Секизяба. Да, тот своеобразный «телеграф на корточках» был в Нижней Скобелевке. А поселения Верхняя Скобелевка и Михайловка, и Дмитриевка (троица в память о Белом генерале!) были основаны на месте старинной персидской крепости, названной Теплая вода (Герм- аб). Теплой считали родниковую воду, в которой когда-то растаяли мои новые голубые сапоги. Нынешней же весной в гермабской воде, то есть в речке Секизяб, текла совсем не чистая родниковая вода, а мутная, с плавающими в ней нечистотами. А это единственная водная артерия и для жителей горных поселков и для всех жителей Геоктепе. Теперь это не крепость, и не поселок, а город со всей положенной ему по статусу инфраструктурой. Геоктепе становится и туристическим центром.
Глиняная цитадель, политая кровью защитников, быстро превратилась в руины, поросшие виноградником. Но стены восстановили. В октябре 1995 года открыла двери Геоктепинская мечеть. Некоторые мудрые старики-яшули на ежегодных поминках-садака, говорят, что мечеть посвящена светлой памяти всех погибших в Геоктепинском сражении – и русских и туркмен. Но, к сожалению, редки те, кто отличает доблесть русских воинов, выполняющих приказы, и квалификацию царских генералов, выполняющих также свой долг, от умышленного злодейства. Хотелось, чтобы историю изучали без современной политической подоплеки. Надо помнить, что Геоктепе был единственным крупным «кровавым» пятном в истории давних, традиционно дружественных, туркменско-российских отношений
Русская туркменка…
Когда развеялся дым снарядов, победителям предстала никому уже не нужная, наспех построенная и быстро разрушенная крепость, вся залитая кровью. Между телами погибших защитников металась маленькая девочка в красном платье, она плакала и звала родителей. Белый генерал в память о победе русских велел денщику позаботиться о сироте. Она стала Татьяной – по святцам, Михайловной – по имени генерала Скобелева, Текинской – по ее племени «теке». Девочку привезли в Москву, воспитывали в дворянской семье, дали институтское образование. О ее судьбе, взахлеб, рассказывали и писали, как о символе русско-туркменской дружбы. Но от дочери Татьяны Михайловны Текинской знаю о ее тяжелой и очень печальной судьбе матери. В России была замужем за харьковским инженером, родила от него троих детей, жила в Каменке, где их, чернявых, считали евреями. Прятались по подвалам от погромщиков…. Но не трудная жизнь заставила Татьяну Михайловну уехать. Было нечто другое, что перевесило и заставило бросить семью, детей. Это была кровь, горячая туркменская кровь, помните! «А все-таки будем драться!», Это была память о детстве, родителях, которых она звала тогда в пылающей крепости. Ценой многих личных жертв Татьяна Текинская возвратилась на родную землю. Здесь она познакомилась с революционерами, но политическая борьба ее не привлекла. Татьяна-туркменка мечтала выйти замуж на туркмена. Как мне рассказывала коллега, Текинская сама обратилась к ее бабушке – просила отдать в мужья сына, дорожного мастера. Дело было слажено. Текинская родила желанных туркменских детей. А учительницей в Артыке работала потому, что после кровопролитной битвы оставшиеся в живых геоктепинцы ушли в этот железнодорожный поселок. Говорили мне жители Артыка, что Татьяна Михайловна нашла там и своего отца… Все счастливое закончилось. Муж с ней развелся, а она, в 24 году возвращаясь с учительской конференции, в поезде заразилась тифом и умерла в ашхабадской железнодорожной больнице, оставив троих детей. Сирот поместили в детдом. Один сын погиб на фронте, другой — в землетрясение, осталась ее дочь Гуля. Она была изящной туркменской красавицей, с нее писали картины русские художники, с нее лепили русские скульпторы, регулярно приезжавшие на туркменскую землю большими творческими делегациями. Саму же Гулю Текинскую, как дочь врага (весьма непонятно!) не допустили в театральный вуз. Как дочь русской, уникальной, Татьяны Михайловны, ее знали многие, почему-то называли дворянкою, помогали ей. Закончила трудовую жизнь тетя Гуля билетершей в театре, а умерла в Доме престарелых. Харизма туркмен — сюжет для талантливого режиссера.
Возвращение…
Страна сделала выбор в пользу независимости без истерик, обвинений и продолжает нормальное сотрудничество, не вступая в союзы. И пусть уровень жизни не высокий, не кричат, как другие, что до этого «довела Россия», и не требуют компенсации за «годы оккупации». А Америка даже не заикается о том, чтобы разместить свои ракеты и базы на туркменской территории. Так же оценивают позицию Нейтрального Туркменистана и лидеры многих стран. По мнению политиков, Туркменистан, благодаря своему геополитическому положению, должен рассматриваться как ключевое связующее звено между Европой и Азией. Это обстоятельство открывает широкие возможности для успешного развития диалога.
Сейчас в Туркменистане уже мало осталось русских бабулек в ситцевых платочках и интеллигентных дам в шляпках, которые раньше собирались на художественных выставках, брали классиков в библиотеках и заполняли маленький зал Русского театра. Они давно уехали «умирать на родине». Хотя, где теперь их родина? Они ведь не «русские» члены правительства, которых туркменские коллеги провожали в аэропорту с цветами и напускной грустью. У тех давно была готова квартира в Москве да еще особняк в пригороде. Простым «туркменским» русским удавалось купить жилье лишь в захолустье. По сути их никто насильно не выгонял, но они уезжали семьями, конечно, не только, чтобы умереть, а чтобы жить, как им казалось, в европейских условиях, чтобы дети получили достойное образование на русском языке – причин важных было много. Как выкорчевывают «русские», то есть лиственные породы деревьев, как сносят дома «колониальной» эпохи, так же методично выкорчевывают память о тех, с кем так сроднились туркмены за долгие годы. В прессе и по телевидению величают только деятелей с туркменскими фамилиями. Хотя люди помнят россиян. Известная туркменская деятель культуры часто вспоминает, что выучила русский на коленях Ивана Ивановича из Петербурга. В далеком селе маленькой девочке-туркменке была велика парта. Ее подсаживал на колени школьный учитель, ссыльный профессор. Туркмения приютила многих «неблагонадежных», сосланных «на край света», то есть спасла. До землетрясения готовил историков в Туркменском госуниверситете ссыльный И.Н. Бороздин, который в свое время преподавал Сергею Есенину, и был крупным ученым-мидеевистом России. В Ашхабаде в эвакуации жили и работали известные писатели, среди них мой любимый Юрий Олеша. На Ашхабадской киностудии Марк Донской экранизировал роман Николая Островского «Как закалялась сталь». В январе 1942 года начались занятия на всех факультетах МГУ и в других эвакуированных вузах. Старожилы Ашхабада еще помнят студента физмата, исхудавшего, в старом пальто и в галошах на веревочках, которого обогрели на туркменской земле в один из многих трудных периодов его жизни, человека, ставшего умом, честью и совестью советской эпохи. Стоит отметить, что неординарность молчаливого московского студента Андрея Сахарова отмечали уже в то давнее время.
Через век с небольшим потомки русских переселенцев — старожилы Ашхабада, Мары, Красноводска, Чарджоу — вынуждены возвращаться в Россию. Самолеты увозят все новых и новых туркменских русских. Иммиграционная служба предлагает переселенцам из Туркменистана те же области, откуда перебрались в Закаспий их предки — Самарскую, Тамбовскую и Пензенскую области.
Круг завершается, вызывая у тех, кто истинно любит Туркменистан, ностальгию, такую светлую печаль, какую у взрослых оставляет память о светлых годах детства и юности, согревающая нас всю дальнейшую жизнь.
Господи, каким уютным был наш дом!… Подобные чувства во все нас, имевших когда-то счастье жить в прежнем Ашхабаде, уже давно спрятаны, как то яйцо за твердой скорлупой. Но появляется хоть малейший повод, и лопается скорлупа, и уже нет удержу воспоминаниям. На Пасху и моя мама с русскими соседками, тоже присланными Россией поднимать здесь культуру, пекли всякие ватрушки и крендельки в огромной деревенской печи, построенной в …саду. Я только теперь понимаю силу их ностальгии! А мы, малышня, бегали раздавать угощение по соседям. Летом же в саду у соседей старая персиянка стелила на земле ковер, и приходили соседки. Скромно присаживались туркменки, услужливо помогая расположиться ссыльной полячке, русским, армянкам. Пили чай, трясли с дерева на клеенку сладкий-пресладкий тут-шелковицу на домашнее варенье, вели разговоры. О чем? Конечно, о нас, ребятишках, которые бегали рядом, наслаждаясь неосознанным тогда счастьем детства. Давно уже на месте наших домов-времянок обширная зеленая зона, но, кажется, что там еще живет то самое тутовое дерево.
А я, гуляя вечерами под ярким светом неоновых фонарей по тщательно выдраенным тротуарам нового Ашхабада, ностальгически вспоминаю город моего детства. Тот, без сияния золотых куполов, без прямых проспектов и беломраморных дворцов. Я, как старая ашхабадская кошка, тоскую по прежним беленым домам. Тогда улицы, хоть и пыльные, но тенистые, были не только средой обитания, но и степенью родства, исторической памятью. До сих пор же помню соседей как близких родственников. Странно, но в молодости было наоборот, всякий раз, приезжая из Москвы, после посещения ее музеев и выставок, я так мучилась от скудости интеллектуальной жизни моего города, так страдала от тусклости именно этих улиц, которыми так сейчас восторгаюсь. Скучаю сейчас, вероятно, потому, что там, в старом Ашхабаде, прошла главная часть моей жизни, прелесть которой ощутила только сейчас. Но я знаю, что «мой» город не исчез. Он остался в думах, фото, стихах и песнях друзей, давно разъехавшихся по миру. Он остался в наших душах и греет своей «остаточной энергией». Я сейчас пользуюсь понятиями из арсенала и физиков, и религиозных философов. Я, конечно, видела много прекрасных мест. Но сколько бы ни путешествовала, куда только ни закидывала меня судьба, вновь стремлюсь к ашхабадскому дому, понимая, что только здесь можно обдумать пережитое, набраться сил для нового пути. И теперь только осознаю себя. Отнимите у меня эту сухую потрескавшуюся землю, эти барханы, эти горы, которые, стряхивая покрывало облаков, здороваются со мной каждое утро через запыленное окно. Отнимите огненный шар солнца, который с веранды, не смущаясь, заглядывает ко мне в спальню. Отнимите перекаленный, но самый целебный для моих легких, воздух. И тогда от меня не останется ничего примечательного. Меня замучает ностальгия. Высушит душу, испепелит сердце. Я из тех, кто не покинул землю, где родился. Новый город, он тоже наш, он продолжает жить и расти для светлого будущего, ясного пока еще, к сожалению, не всем.
Понимаю, что уже исчезла атмосфера старого мира. Но скоро домой возвратятся с дипломами зарубежных, в том числе российских, вузов сотни туркменских парней и девушек. Что доброе из прошлых взаимоотношений людей сохранит и продолжит новая элита туркменского общества, что новое привнесет?
Ильга Мехти. Ашхабад
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Уважайте собеседников и авторов статей, не оставляйте ссылок на сторонние ресурсы и пишите по теме статьи.