Тысячелетняя история нашего города сегодня останется за пределами наших воспоминаний. Мы будем (несомненно, с вашей помощью) описывать историю только одного городского проспекта, и только с событий 1881 года. В каждом городе есть главная улица, в которой сфокусирована большая часть его истории. Такой, несомненно, проспект Махтумкули, рассекающий город от восточной до западной границы.
Сразу же после штурма Геоктепе российские войска без особых хлопот заняли туркменское поселение Асхабад – всего-то 1100 кибиток вдоль маленькой речки, стекающей с гор. Прибывший вскоре пятитысячный отряд немедленно приступил к строительству военного поселения на окраине Российской империи, а еще точнее, буферной зоны для охраны центра державы от южных беспокойных соседей.
За имперскими войсками тянулись рельсы военной железной дороги, впервые в мире проложенной через сыпучие барханы. Ашхабад стал станцией Закаспийской военной, а потом и Среднеазиатской железной дороги. Магистраль существует и поныне, как и заложенная русскими инженерами-путейцами под руководством генерала Анненкова наука о железнодорожном строительстве в условиях движущихся песков. Однако давняя мечта царской империи дотянуть рельсы до Индии так и не воплотилась, хотя тот же Анненков предложил самый кратчайший маршрут между Парижем и Ширкануром через Варшаву, Москву, Баку и дальше по Каспию с Михайловского залива по туркменской и афганской территории. Путь был рассчитан на 11-12 дней.
Нынешний шаелы Турменбаши пересекает исторический проспект, упираясь в привокзальную площадь. Там, где сейчас очень скучный железнодорожный парк, был дом генерала Анненкова. А на углу главной артерии Асхабада построили здания для управления Закаспийской железной дороги, куда перевели все отделы из Мары и Чарджоу, и техническое железнодорожное училище. Кстати, не стоит забывать, что именно туркменские железнодорожники одними из первых перешли на тепловозную тягу.
Город начал формироваться вдоль стержня — улицы Мервской. С востока шли караваны из Мерва, Хивы, Бухары, Афганистана и даже Индии, торговцы располагались на площади Хивинского рынка. Потом он стал называться «Текинским». А память о старинном названии рынка сохранила улица Хивинская.
Город начал формироваться вдоль стержня — улицы Мервской. С востока шли караваны из Мерва, Хивы, Бухары, Афганистана и даже Индии, торговцы располагались на площади Хивинского рынка. Потом он стал называться «Текинским». А память о старинном названии рынка сохранила улица Хивинская.
С тех же восточных ворот ехали к российскому наместнику посланцы мервских текинцев с прошением императору о принятии в подданство, а по получении на то «высочайшего согласия» торжественно присягнули на Коране, обещали оставить привычные им грабежи и разбои. Генерал А.В. Комаров поздравил новых подданных державы и от имени государя объявил прощение за старые провинности. Комаров был образованным, понимающим искусство, ценящим красоту. Я делаю акцент именно на таких качествах данного человека, стараясь забыть, что он при взятии Геоктепе догонял и рубил саблей бежавших через северные ворота крепости женщин, детей и стариков. Но он был и незаурядным археологом. Коллекции Комарова сформировали первый музея в Ашхабаде, который располагался в здании на юго-восточном углу «Ленинского» сквера по улице Хивали Бабаева, а тогда в Офицерской слободе. Ашхабад при нем стал центром Закаспийской области, но в отличие от Ташкента или Самарканда не имел ярко выраженных примет «восточного города». Большое поселение русского типа, если б, конечно, не караваны верблюдов, взбивающих уличную пыль.
В городе, где еще многие годы утро начиналось военной побудкой, улицы называли именами царских генералов — Козелковская улица, Лемкуловская, Анненская, Тергукасова, Скобелевская площадь, поселки Вановского, Комаровка, Рербегский. Другие улицы запечатлели военные формирования царской армии, которые отличились в Средней Азии: Ставропольская, Севастопольская.
Участник трагической геоктепинской битвы отважный воин Дыкма-сердар скончался от тяжелых ран в ашхабадском госпитале Крымского полка на улице Крымской. А Маргеланская, Андижанская, Кокандская, Хивинская, Бухарская — это география азиатских побед царской империи. Со временем появлялись мирные названия улиц: Базарная, Кирпичная, Фонтанная, Типографская, Огородный переулок, даже Пивной, и Докторский, где жили семьи военных врачей. За линией железной дороги вначале не селились. Там были, в основном, армейские предприятия и склады. До сих пор остались военные названия улиц – Линейная, Батальонная.
В 1998 году Мервская стала Куропаткинским проспектом. На западе он упирался в казармы Таманского полка. Несмотря на все мытарства в смутные эпохи полковой храм Александра Невского все же сохранился. Но, беда! Нынешние служители подвергли прекрасное кирпичное здание беспощадной реконструкции — исчезли ее доблестные «седины», то, что составляло особый дух, патину времен, понастроили хозяйственных закутков и поставили мусорный ящик у входа. И незаметно исчез «Дом Бога», мраморные ступени которого стесаны сапогами тысяч русских солдат и офицеров.
В архивных материалах записано, что не мощенные пыльные улицы освещались керосиновыми фонарями. Воду из Ашхабадки, Кешинки и кяризов доставляли горожанам водовозы. В 1892 году вспыхнула эпидемия холеры, она с трудом была остановлена. Побывавший в Ашхабаде через 20 лет В.Н. Гартевельд, рассказывает в книге «Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана», что «недостаток воды не позволяет производить поливку улиц, и специфическая едкая пыль создает массу глазных болезней (преимущественно трахому). Эпидемии тифа, скарлатины, оспы и кори почти всегда чувствуют себя в Асхабаде как дома. Солнечный удар летом такое же обычное явление, как насморк в Европейской России, а болотная лихорадка (малярия) имеет здесь свою штаб–квартиру. Затем, Асхабад является одним из рассадников ужасной и характерной для Закаспийской области болезни. Я говорю о «пендинной язве», по местному— «паша–хурда».
Но постепенно город рос и постепенно благоустраивался. Проспект замостили булыжником, высадили деревья. Интересно, начальник области сам объезжал домовладельцев, объясняя «пользу и гигиеничность древонасаждения». Сейчас все полностью наоборот, домоуправы заставляют выполоть цветники, срубить любимые деревья – приказание сверху.
Как интересно в жизни получается, начальник Закаспийской области, будущий военный министр России А.Н. Куропаткин, который получил орден Святого Георгия за карательные операции против текинцев, потом стал автором проекта по озеленению текинского же аула Кеши. При нем в ауле открыли школу садоводства. Между Кеши и городом были отведены земли под парк, который быстро разросся, аллеи стали любимым местом для прогулок семей офицеров. Современные туркменские озеленители закупали пальмы по тысячи долларов за штуку и другие не менее экзотические растения, но все красовалось лишь сезон и высыхало. Недавно высадили тысячи саженцев хвойных на юге столицы. Но посадки пожелтели и вот-вот засохнут. Объясняют, что, мол, ошибку сделали, не тот сорт саженцев привезли. Миллионы и миллионы манатов улетают из туркменской госказны. А тогда, в царские времена, из лесничеств России сразу прислали около 4 тысяч саженцев нужного вида — сосны эльдарской. Царские генералы-чиновники, конечно же, были более грамотными. Да и русский-то царь ошибки своим генералам не прощал. И потому «куропаткинские» деревья все еще озеленяют и украшают наш город.
В начале прошлого века на Куропаткинском проспекте керосиновые фонари заменили электрическими. Там располагались административные и общественные здания, в том числе Русско-Азиатский банк, здание которого сохранилось, много магазинов, питейные заведения и гостиницы. Как-то прочитала в архивной газете, что в гостинице «Московские нумера» на углу Ставропольской (Кербабаева) по утрам даже огораживали тротуар, чтобы шаги по мостовой не тревожили почивающих господ. Известны и другие асхабадские гостиницы с импозантными названиями — «Гранд-отель», «Эрмитаж». Открыли единственную, судя по рекламной заметке, в Средней Азии мраморную баню. Закаспийским Парижем величали Ашхабад. Хотя, может, только потому, что в гостиницах было много «мамзелей».
Постепенно появлялись, хоть и маленькие, промышленные предприятия. Нашел удобное место на проспекте предприниматель Русанов для мыловаренного завода. А ближе к центру вырыли обширные подвалы винзавода. Он там и сейчас. В советское время только этот завод выпускал мадеру. Моя приятельница, технолог виноделия, работала в 80-х в зале дегустации вин на ВДНХ. Туркменская солнечная мадера, вспоминает, была вне конкуренции. Сегодня выпускают напиток «типа мадеры», уже, говорит, совсем не то.
Проспект до сих пор пересекает улица от кирпичного завода и торгового центра. В советское время ее возвеличили до бульвара, который получил название в честь Карла Либнехта, но до сих пор жители квартала ковровой фабрики называют ее «Кирпичка». На восточной окраине проспекта построили пивзавод, стекольный комбинат. С проспекта видна башня-четырехгранник текстильной фабрики в стиле конструктивизма, построенной в 30-е годы, ее украшают часы, которые до сих пор показывают время, когда они остановились. Это время начала Ашхабадского землетрясения. Здание фабрики было разрушено, а башня стоит и теперь.
Асхабад постепенно стал центром интеллектуальной жизни края. Работали общественная библиотека, музей, Клуб велосипедистов на углу Серахсской. Клубы были по европейской традиции обязательно с театральными сценами. Там смотрели спектакли с участием Комиссаржевской. Там восхищались дарованием Шаляпина, тогда еще малоизвестного, и такого бедного, что когда в дальнейших гастролях он поссорился с руководителем труппы, ему пришлось до Чарджоу добираться чуть ли не пешком. Там отмечали Гоголевские и Пушкинские дни, спорили о новинках литературы, в том числе о творчестве «возмутителя спокойствия» Льва Толстого, а улицы тогда уже называли именами русских классиков. Были организованы Закаспийский кружок любителей археологии, Общество исследователей Закаспия, Общество востоковедения. Но эта культурная жизнь, не надо забывать, была совсем не для местных туркмен, которых называли туземцами.
Со временем Ашхабад все меньше походил на обычное русское поселение. На виду у прохожих цирюльники брили головы азиатам — арбакешам, водовозам, караванщикам и строителям, там же пускали кровь, рвали больные зубы. В восточных банях они мылись и отдыхали — на Куропаткинском всегда было много бань. Было 40 караван-сараев. Город тогда заполонили русские и армянские, хивинские и азербайджанские, украинские и иранские мастеровые. Город рос. У вновь прибывших не было никаких проблем с поиском хорошо оплачиваемой работы. Переселенцы обрели материальное благосостояние. В.Н. Гартевельд в той же книге дал расклад национальностей ашхабадских жителей: «В процентном отношении русские составляют 35%, персы 32% и армяне 19%. Кроме того, много греков, кавказцев, молокан; последние все до одного извозчики. Сами текинцы в городе почти совсем не живут, а населяют окрестные аулы. По утрам, на своих осликах, они привозят в город зелень, молоко и уже к полудню возвращаются обратно в свои аулы».
Опыт сосуществования в маленьком тогда Асхабаде представителей многих конфессий показал, что религиозные различия совсем не обязательно являются источниками конфликтов. В начале ХХ века в Асхабаде возвели католический костел, немецкую кирху, армяно-григорианскую церковь. На Воскресенской площади города построили православный собор. Там сейчас стадион «Колхозчи». На перекрестке Гоголя и Куропаткинского была церковь «Святого креста», а при ней книжный магазин «духовно-нравственного чтения». Других интересовал таинственный театр «черной магии» мирзы Мехти Джафар-оглы. В 1902 году на Куропаткинском проспекте началось строительство храма Бахаи, именуемого Машрикуль-Азкар, что означает «Место вознесений хвалы Богу». В Асхабаде после русских преобладали уроженцы Ирана. Большая часть из переселенцев из соседней страны были бахаи. Бахаулла, основатель этой новой мировой религии, находился в это время в ссылке в Акко в Оттоманской империи. Оттуда он советовал верующим в Иране, где они подвергались репрессиям, идти в новый город на окраине Российской империи – Асхабад. Он предсказал, что та земля станет для них очагом спокойствия. Из Ирана приехали несколько бахаи и купили у богатого бая Азама участок земли, ограниченный четырьмя улицами, размером 17 тысяч кв.метров. Проект храма был подготовлен совместными усилиями известных иранских архитекторов. Технические чертежи составил российский военный архитектор Волков. Строительство было закончено полностью к 1921 году. Роскошные резные двери храма открылись всем, независимо от цвета кожи и вероисповедания. Но все изменила новая политика Советов, храм превратили в светское учреждение: там разместил свои экспозиции Государственный музей изобразительных искусств Туркменской ССР. А в 1948 году сильнейшее землетрясение разрушило первый в мире Машрикуль-Азкар. Упали башни-минареты, развалилась лоджия, однако стройная ротонда храма продолжала гордо тянуть к небу зеленый купол над разрушенным городом. Когда описываю внешний вид храма Бахаи, мне всегда не хватает впечатлений. Я видела в детстве только руины этого храма. Купол, я помню, был зеленым, но такого редкого оттенка, примерно то, если замешать весеннюю зелень сада, раскаленное серебро летнего дня и золото осени… Дух захватывает, когда представляешь эту красоту…
В 1963 году было принято решение о сносе полуразрушенного здания. Его взорвали. Но ничто не исчезает бесследно. Там, где-то в земле, до сих пор лежит зарытая на церемонии начала возведения храма капсула с запиской на русском и персидском языках. Место, на котором стоял Машрикуль-Азкар, не застроили — здесь сейчас сквер и установлен памятник туркменскому поэту Махтумкули. К нему приходят молодожены, там мамы любят гулять с детьми, там проводят День туркменской поэзии, а в этом году его благоустроили и собрали гостей со всего мира на праздник в честь Махтумкули. Интересно, что идеи зодчих храма оставили следы в архитектуре Ашхабада. Восточные мотивы в форме и орнаментах окон некоторых старых домов, а ярче всего они проявились в известном советском архитектурном произведении — арочной колоннаде комплекса Академии наук ТССР, который виден и с проспекта.
Храм, рассказали старожилы, был окружен пышным садом. Розовые кусты обрамляли все девять хвойных аллей, расходившихся от храма лучами, отражаясь в маленьких фигурных бассейнах. Цветники между ними были декорированы тутами-шелковицами. Одно тутовое дерево сохранилось. В мае оно, как и почти век назад, осыпано сладкими плодами. На нем любили ночевать павлины Машрикуль-Азкара. Их привезли из святых для бахаи мест Хайфы. Скоро редкие птицы обжились и стали размножаться. Иногда их яйца находили в соседних дворах. Сторож храмового сада просил соседей не тревожить кладки, а когда проклюнутся цыплята, нести их. Так все и делали. Павлинов стало так много, что еще до землетрясения парочку птиц выпросил директор местного зоопарка, где они также прижились, размножились и радуют теперь посетителей нового зоопарка, хотя там в пекле они не долго проживут.
В сквере, где когда-то стоял храм, по осени падают листья старых садовых деревьев, они оставляют на тротуарах такие же кружевные тени, как, наверное, и французские зонтики начала прошлого века у ашхабадских дам, которые любили гулять по Куропаткинскому проспекту. С дамами раскланивались вежливые и галантные иранцы-бахаи, которые уже определяли особый ритм многонационального города. А дамы шли дальше к городскому саду. Когда проспект еще был Мервской улицей, власти уже приступили к устройству городского парка между ул. Ташкепринской (Октябрьской революции) и ул. Анненской (Туркменбаши). В принципе, это был уже край города, и дальше начиналась пустыня. Парк проектировался по аналогии Летнего сада, да и сам город строился по-петербургски – улицы лучами сходились к центру. И еще, проспект был прямым, как стрела, если не считать маленького изгиба на западе. Жаль, не оценили это достоинство проспекта те архитекторы, которые заставили старинный путь прогнуться, нырнуть под землю около нового цирка, построенного на месте разрушенного в землетрясение.
Сто лет назад асхабадцы тоже очень любили «мыльные оперы». Театр модерн представлял кино — «богатейшую программу картин в 6 отделениях «Жизнь за жизнь»». Овдовевшая миллионерша всю свою любовь отдала двум детям и ни разу не дала почувствовать, что родная дочь ей дороже…Таков зачин… «фильмы» «За каждую слезу по капле крови». А теперь о другой кинокартине. Ее еще помнят многие. Это кинофильм об ахалтекинцах Мелекуше и Каракуше, который снимался на старом ипподроме Скакового общества. На этом ипподроме скакал один из лучших представителей этой породы – Араб. Участвовал в легендарном пробеге Ашхабад – Москва, был подарен Буденному.
Под именем Куропаткинский проспект существовал до Октябрьской революции, когда был назван проспектом Свободы. О, это сладкое слово «свобода»! Кстати, в каждом большом уважаемом городе во многих странах главные улицы называются именно так. Затем проспекту дали имя Сталина. При мраморной облицовке одного из массивных зданий постройки той эпохи была обнаружена вывеска с его именем. Потом проспект снова стал Свободой, той, какой я застала в ранней юности. Вся округа около кинотеатра «Ашхабад» называлась КИМ (Коммунистический Интернационал молодежи) по названию прежнего кинопроката. «Кимовских» боялось хулиганье. Накаченные спортивные ребята были элитой городской молодежи. Ими восхищались даже мои настолько взрослые соседки, что они помнили еще и фаэтоны, и мороженое в металлических креманках, и даже льва «с мечом в лапе» … на вывеске иранского консульства. А что касается мужественных парней, то действительно на «киме» выросли замечательные спортсмены: стрелок Марат Ниязов, футболисты братья Алимагам, штангисты Карамян, боксер Юрий Флутков… Я еще помню, что в «кимовском» саду был бассейн с рыбками, такой был и во втором парке на том же проспекте. Сегодня в городе избавились с успехом не только от красных рыбок, но и от кошек и собак. Из домашних животных остались только клопы.
Над Свободой смыкались кроны старых, еще «царских», деревьев, а тротуары заполняла молодежь. Все стремились к площади перед кинотеатром «Мир», где Ободзинский пел о своей любви: «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера…». Теперь проспект носит имя знаменитого и любимого туркменского поэта Махтумкули. Вечерами проспект пустует, впрочем, как и весь город…
Сегодня во всем чувствуется пафос богатеющей страны, которая на «газодоллары» стала наряжать Ашхабад в богатые одежды, но нравятся они лишь местным журналистам – подхалимам, обожающим эпитет «белый город».
Я помню, что сразу же после перестройки возник проект создания на проспекте Свободы архитектурной атмосферы старого города. Тогда Иранский культурный центр покрыли прекрасными изразцами, да и фасад МИДа стал нарядным по-хоросански. Правда, псевдоритоны немного губили классику, но вид все-таки радовал глаз. Но обратите внимание, постепенно все городские власти избавлялись от исторических зданий. А теперь их осталось с горсточку. Сохранился дом канцелярии начальника Закаспийской области, который в советское время стал домом союза писателей, а сейчас пристанище украинских дипломатов. На Махтумкули сейчас лишь несколько кирпичных построек дореволюционного квартала. Необузданное желание властей избавиться от прошлого – и советского, и русского, и туркменского. Снесли же туркменскую «горку» — останки древнего поселения. Мне втолковывали тогда люди при должностях, что современная туркменская культура настолько всемощна, что непременно родит новый национальный стиль архитектуры, которым удивим весь мир. Удивили… Еще год, другой, и кто вспомнит былой облик уютного и очень зеленого города? Разве что ностальгирующие старожилы и архивные фото.
Но, представьте, через много-много лет придет, как и положено, другой президент, а если он прикажет немедленно избавить здания от вредного для здоровья горожан и унизительного для имиджа любимого города унитазного мрамора. Город будет раздет? Может, сразу одевать его во что-то более экологически мистое и благопристойное со всех точек зрения? Такие мысли рождает архитектура Ашхабада. При градостроительном рвении «эпохи могущества» проспект Махтумкули, такой, каким мы видим сейчас, может скоро исчезнуть, но не должна исчезнуть из нашей памяти история когда-то главной артерии Ашхабада, чтобы передать ее нашим детям и внукам. Забудем эту часть своей истории, потомки потеряют чего-то в будущем. Чистая река памяти помутнеет.
Ильга Мехти
