Нейтралитет для Ашхабада — прикрытие от инициатив США и политпроектов Турции

ИА REGNUM

«Нейтральный статус государства, формально обозначающий его стремление к невмешательству в чужие конфликты и неучастию в военных блоках или союзах, на практике получил в Туркмении весьма широкое толкование. С одной стороны, нейтралитет служит для Ашхабада прикрытием от адресованных ему военно-политических инициатив США, и в некоторой степени от политических проектов Турции. В то же время он стал обоснованием для разрыва или ограничения традиционных связей Туркмении с постсоветскими странами». Об этом, комментируя основные направления региональной политики Туркмении, заявил в ходе международной конференции «Парадигмы сотрудничества на Каспии«, которая проходит в Актау (Казахстан), научный сотрудник РИСИ Иван Ипполитов. На правах партнера конференции ИА REGNUM публикует выступление специалиста полностью.

Основные направления региональной политики Туркмении

На исходе первого десятилетия XXI века обозначилось ощутимое возрастание политического и экономического веса Туркмении в Центральной Азии и Прикаспийском регионе. Это обстоятельство обусловлено как рядом выигрышных для этой страны естественных факторов, так и политическим курсом ее руководства.

Распад Советского Союза поставил Ашхабад перед лицом сложных политических и экономических проблем. Вторая по площади, но самая малонаселенная республика советской Средней Азии оказалась потенциально уязвима в военном отношении и вполне способна попасть в политическую зависимость от южных и восточных соседей.

Основной ресурс туркменской экономики — природный газ — поставлялся в Россию по системе газопроводов Средняя Азия — Центр (САЦ) и направлялся в первую очередь на рынки стран СНГ. Из-за ряда проблем реализация газовых ресурсов Туркмении происходила с недостаточной эффективностью. До сих пор этот ресурс сохраняет лидирующее значение в экономике страны (в последние три года доходы от реализации природного газа составляют более 70% бюджетных поступлений).

Ответом Ашхабада на эти вызовы стала стратегия, формирование которой было в основном завершено к концу 1990 годов и в основных чертах сохранившаяся до настоящего времени. Ее сущность в основном отразилась в сочетании концепции нейтралитета и политики балансирования между различными центрами политического притяжения, иначе говоря многовекторности в реализации как чисто политических, так и экономических задач (по типу щита и меча).

Правовой статус Туркмении как нейтрального государства по преобладающему мнению исследователей был выдвинут в качестве защиты от притязаний внешних сил. Институциональное оформление ему было придано резолюцией Генассамблеи ООН 50/80А «Постоянный нейтралитет Туркменистана» от 12 декабря 1995 г. Ее принятие сразу же получило отражение в национальном законодательстве. День нейтралитета 12 декабря стал одним из главных государственных праздников, а сам этот акт — объектом интенсивного пиара на всех уровнях администрации, в политическом лексиконе и в массовом сознании.

Нейтральный статус государства, формально обозначающий его стремление к невмешательству в чужие конфликты и неучастию в военных блоках или союзах, на практике получил в Туркмении весьма широкое толкование. С одной стороны, нейтралитет служит для Ашхабада прикрытием от адресованных ему военно-политических инициатив США, и в некоторой степени от политических проектов Турции. В то же время он стал обоснованием для разрыва или ограничения традиционных связей Туркмении с постсоветскими странами (в т.ч. введение визового режима со странами СНГ в 1999 г.). В этом отношении характерно сугубо формальное участие Туркмении в работе СНГ, как и в большинстве международных организаций, в которых она состоит. В целом развитие отношений с другими государствами на двусторонней основе гораздо более привлекательно для руководства Туркмении ввиду большей степени свободы и меньшего груза политических обязательств.

С другой стороны, важной составляющей стратегии Ашхабада как вне ЦА, так и в регионе стала политика условно многовекторности, т.е. балансирования между центрами политического притяжения и поддержания с ними по возможности выгодных отношений. С середины 1990-х гг. а Туркменистана сложились благоприятные отношения с Ираном, высоко ценящим отсутствие в этой стране военных объектов западных стран. Вполне спокойные отношения были установлены и с Афганистаном, как при талибах, так и при Хамиде Карзае. Из числа граничащих с Туркменией государств потенциальным источником наибольших угроз воспринимался Узбекистан, отношения с которым в период Сапармурата Ниязова доходили до сильной степени охлаждения. С приходом на президентский пост Гурбангулы Бердымухамедова они были в значительной степени исправлены, однако в них постепенно усиливается элемент соперничества. Эта усиливающаяся конкуренция связана с укреплением в ЦА Китая: Туркмения и Узбекистан активизируют борьбу в области железных коммуникаций в расчете занять максимально выигрышную позицию в системе будущих магистралей между Китаем и Ираном.

Россия, судя по всему, вызывает у Ашхабада определенные опасения как сила, способная напрямую повлиять на него в полит отношении, но в то же Россия остается для Туркмении интересной в экономическом отношении даже в условиях относительно скромных по объему закупок газа (около 10 млрд., в Китай — 25 млрд. в 2012, в Иран — более 15 млрд). Учитывая наращивание поставок газа в Китай, значение России для Туркмении, как реального покупателя углеводородов в ближайшем будущем будет и далее снижаться. Но остаются САЦ — как аргумент в переговорах с другими покупателями. Остаются также вопросы о возможности ТМ участвовать в поставках для Южного потока.

В экономической сфере аналогом политической «многовекторности» для Туркмении служит диверсификация важнейших внешнеэкономических связей (в первую очередь. поставок природного газа), направленная на укрепление переговорных позиций Ашхабада по условиям поставок и на наращивание объемов добычи. В 1997 г. был запущен первый альтернативный системе САЦ магистральный газопровод в Иран (Корпедже — Курт-Куи), в 2010 — второй (Довлетабад — Серахс — Хангеран), в настоящее время их суммарная пропускная способность составляет до 20 млрд. куб.м. в год.

С середины первого десятилетия XXI века по мере активизации КНР в ЦА стало расти значение китайского вектора туркменской политики. В 2007 году был заключен контракт СРП с китайской корпорацией CNPC, получившей права на добычу газа на правобережье Амударьи (блок Багтыярлык). Таким образом, она оказалась первой (и до сих пор единственной) из иностранных компаний), допущенной к разработке материковых газовых месторождений Туркменистана. В конце 2009 года состоялся запуск первой очереди Трансазиатского газопровода, развивающегося по сей день. Эта магистраль может служить символом как стремительного продвижение китайских интересов в ЦА, так и формирования новой системы экономических и политических связей в этом регионе. Успех КНР в обеспечении доступа к газовым богатствам Туркмении помимо создания газопровода и открытия своего рынка обеспечили крупномасштабные программы кредитования: так, только за 2009 — 2011 гг. Ашхабаду было выделено около $15 млрд.

Политика диверсификации также нашла выражение в поддержке Туркменией спорных проектов Транскаспийского газопровода и ТАПИ несмотря на очевидные сложности их реализации. В этом случае важным инструментом политики становился информационный фон, созданный вокруг этих проектов и направленный на укрепление переговорных позиций туркменской стороны. В то же время принцип реализации газа на границе в случае успеха Транскаспия позволил бы Ашхабаду переадресовать возникающие претензии иностранным собственникам и операторам этого газопровода.

Своеобразной формой диверсификации поставок газа стали развивающиеся с конца 1990-х гг. программы по наращиванию производства сжиженных газов, потребляемых в самой стране и поставляемых на экспорт; производству из газового сырья минеральных удобрений; экспорту электроэнергии, выработанной на газовых электростанциях в Иран, Турцию, Афганистан, Таджикистан.

Весьма болезненной для Ашхабада проблемой стал вопрос о границах принадлежащей ему части Каспийского моря и особенно о правах на группу нефтяных месторождений в его центральной части. Остроту этой проблеме изначально придала активность Азербайджанской республики по освоению месторождений Азери (Хазар) и Чираг (Осман) и ее претензии на месторождение Кяпаз (Сердар). Как известно, эта проблема не раз обостряла туркменско-азербайджанские отношения и стороны до сих пор не пришли к ее окончательному разрешению. В то же время «морской» спор с Азербайджаном стал для Туркмении частью сложного комплекса политических проблем, связанных с неразрешенностью вопроса о статусе Каспия. Эти проблемы формируют одно из важнейших направлений туркменской внешней политики, и ввиду его особой сложности Ашхабад проявляет здесь серьезную дипломатическую активность. Заинтересованность Туркмении в разрешении к своей выгоде каспийских проблем в немалой степени связана с расчетами на морские месторождения нефти ввиду близящегося истощения ее материковых запасов.

Актуализация проблем нефтедобычи, потребность в защите своих интересов на море и общая тенденция милитаризации Каспия привели к созданию туркменских военно-морских сил, первые учения которых были проведены в сентябре 2012 г.

Сравнительно новым направлением в политике Туркмении стала активизация строительства железнодорожных магистралей регионального значения. Первым подобным опытом в иранском направлении стала линия «Серахс — Мешхед«, построенная в 1996 г. В 2009 г. было начато строительство линии «Узень — Горган» из Казахстана в Иран. По новой магистрали грузы смогут перемещаться между Казахстаном и Ираном без захода на территории Узбекистана. В июне 2013 г. началось сооружение первой очереди Трансафганской железной дороги из Туркмении в Таджикистан. От реализации обоих проектов кроме экономических выгод ожидается существенный прирост политического веса Туркмении.

Сочетание доктрины нейтралитета с принципами многовекторной политики и диверсификации хозяйственных связей позволило Ашхабаду добиться известных успехов в деле сохранения своей политической независимости и решения основных экономических задач. В то же время следует учитывать специфические особенности Туркмении, объективно способствовавшие формированию именно такого вектора ее развития: это сравнительно малонаселенная страна, обладающая запасами углеводородов мирового значения и высокоразвитой индустрией для их добычи (на суше). С точки зрения безопасности позитивными факторами также служат структура туркменского общества с исторически доминирующей ахалтекинской племенной группой и в целом вполне государственнические традиции туркмен. На общем фоне стран ЦА здесь сравнительно мало распространены радикально-исламистские идеи и структуры, и причины этого опять-таки как в исторических особенностях истории национальной культуры, так и в целенаправленно проводящейся политике.

По мнению большинства экспертов, социально-политическая ситуация в Туркмении обладает значительным запасом устойчивости и наиболее реальны для нее угрозы исходящие извне страны в виде возможной в будущем крупномасштабной дестабилизации региона ЦА. В условиях быстро нарастающих угроз и противоречий в ЦА и на Ближнем Востоке отстраненность Туркмении от процессов интеграции, развивающихся на постсоветском пространстве, грозит обернуться для страны необратимым отставанием не только в сфере экономики, науки и культуры, но и в вопросах безопасности. В то же время активное развитие хозяйственных связей с Китаем при всех своих бесспорных экономических достоинствах может создать дисбаланс в системе хозяйственных связей страны. Учитывая специфику экономических интересов КНР в ЦА регионе, этот дисбаланс способен окончательно закрепить за Туркменией роль его сырьевой базы и создать массу сложностей как существующим планам разностороннего развития национальной экономики, так и проблем социальной природы.

Источник:  ИА REGNUM