Когда военные могли не только метко стрелять, но и красиво танцевать…

Из подлинных историй Русской Азии… Продолжение рассказа о Красноводске.

В 1974 году поселению Красноводск был придан статус города со всеми привилегиями. Каждый дом русские солдаты возводили, как маленькую крепость из брусов, добытых в местных каменоломнях. Некоторые улицы, особенно, недавно отремонтированные, с облагороженными домами, не лукавлю, похожи на знаменитую хайфскую Бен Гурион, мы нашли даже плодоносящие оливы. Впрочем, все южные приморские города на один лик.

Возле «бастилии» – бывшего военного укрепления размещалось уездное управление, таможня, почтовая и телеграфная конторы (почта еще в том же здании), уездное казначейство, училище, здесь же находились конторы пароходных обществ, торговых фирм и агентств.

Торговцы – персы, армяне, татары строили для себя не только добротные дома, но и пристани, с которых товар по подземным путям доставлялся прямо в их огромные лабазы. Имели ледники для скоропортящегося товара. Торговля набирала обороты. Вывозились в огромных количествах соль, лисий мех, знаменитые и тогда ахалтекинцы, вязига, рыба, икра.

О казусах торговли рассказал В.Н. Гартельвед: «…Я сошел в столовую дабы поужинать, заранее решив, что в этой стране икры и рыбы изведаю всласть того и другого. Но увы…Ни рыбы, ни икры на пароходе не оказалось… Объяснили мне это очень просто тем, что фирма Лианозова, арендующая все рыболовные промыслы на Каспийском море, уже за месяц вперед продает и всю икру и весь улов рыбы в Москву, Петербург, а преимущественно за границу. Злобствуя на почтенных гг. Лианозовых, я ел на Каспийском море «венский шницель», в то время когда какой-нибудь венец уничтожал ту порцию икры, на которую я возлагал свои упования». Времена меняются, но повадки торговцев остаются прежними. К сожалению.

Сохранилось с тех далеких пор здание офицерского собрания, где помещались танцевальная зала, гостиная и «нумера» для приезжих офицеров. Не хочу вспоминать грубые армейские привычки, карты, попойки, которые всегда сопровождали российское, чего греха таить, и советское воинство. А все же, красноводская зала когда-то дрожала от оглушительных звуков вальса, вертелись пары: военные тогда могли не только метко стрелять, но и красиво танцевать.

А где тюрьма?

Красноводск пережил немало событий и в революционную эпоху. О них рассказывал когда-то музей в историческом здании за крепостью-аптекой. Мы нашли это здание. Новые вывески удивили. У входа нас встретил человек в форме. Спросили:

- А где музей? Здесь же тюрьма была когда-то, там сидели арестованные бакинские комиссары?

- Не помню такого, наверное, давно это было, — сказал военный и отослал нас дальше.

Да, людская память прерывиста, но, благо, сохранились книги, в которых все записано. Вот отрывок из книги «Закаспий» Валентина Рыбина, в котором автор восстанавливает все детали преступления, совершенного левыми эсерами и англичанами:

«…Во втором часу ночи двери камеры распахнулись. По нарам заскользили, перекрещиваясь, зловещие лучи фонарей. Кун с порога быстро зачитал список:
- Перечисленные лица пускай собираются, сейчас мы их заберем отсюда!

Степан Шаумян слез с нар, обнял сына, заговорил спокойно и очень серьезно, как со взрослым, чтобы не падал духом. Потом он обнял всех остальных и вышел. За ним переступил порог Иван Фиолетов и вдруг заволновался, услышав из женской камеры голоса.

- Оля! — позвал он. — Олечка!
- Ванечка, я всегда с тобой! Помни меня! Ты слышишь?!
- Слышу, Оля… Не беспокойся за меня, я сумею умереть достойно. Прощай…

Их повели в кромешном мраке ночи на станцию, окружив со всех сторон штыками. На станции, поодаль от вокзала, видневшегося в тусклом свете фонарей, стоял паровоз с тремя вагонами. Во второй вагон, с зарешеченным вверху оконцем, посадили комиссаров, в первый сели палачи, в третьем, товарном, они везли лопаты и кирки для рытья ям. Поезд тотчас отошел и скрылся в темноте. В пятом часу утра он остановился среди высоких барханов между станциями Ахча-Куйма и Перевал. Выскочившие из первого вагона англичане и белогвардейцы мгновенно оцепили поезд. Фунтиков, Тиг Джонс и их подручные отошли от вагонов, освещая темень фонарями.

- Вот здесь, — сказал Фунтиков, — за барханами, чтобы не было видно с дороги.
- Выводите! — распорядился Тиг Джонс. Заскрипел, словно заплакал дверной ролик, откатываясь и распахивая вагон.
- Выходи, выходи!
- Не бойся, страшнее смерти ничего не будет! — понеслись циничные, приправленные матерщиной «прибаутки» Гаудица.
- Дави их, — подсказывал, злорадно хихикая, Макака. Он стоял с бутылкой водки и револьвером у паровоза.

…Понеслись одна за другой команды «пли», залпом и в одиночку загремели выстрелы. Их расстреливали группами, по несколько человек. Вторая группа — девять человек — бросилась бежать в барханы, но никому уйти не удалось. Расстреляв комиссаров, палачи взялись за лопаты, чтобы забросать песком убитых, но, озверев, принялись рубить головы мертвым, четвертовать их… Потом, окровавленные, с засученными рукавами, в вагоне, в тамбуре, на подножках пили джин, тяжело дыша после кровавых злодеяний…».

Кто теперь, кроме писателя, расскажет молодым о подлинных фактах прошлого?

Пудра для храма

Мы были свободны, могли идти куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на площадь, зайти, например, навестить очень любопытный храм, построенный когда-то местными жителями. «Армянская Апостольская Церковь была построена в 1903 году, ныне не действует и нуждается в капитальной реконструкции» — так мог написать только тот, кто давно не видел этот храм. Правда, недавно в пылу выполнения высокого указа об обязательной реставрации старой части города, фасад храма даже подрозовили, но нужна ли эта пудра вконец искалеченному храму, засыпанному мусором. Мы сидели на скамеечке дворика хакимлика, в гараже которого скрыт этот инвалид, и любовались сохранившимся кое-где каменным декором. Где вы братья, армяне, думаете ли о судьбе своего прекрасного храма?

Улочки то сходятся, то разбегаются по разным сторонам, а то вдруг поднимутся и остановят нас у дома стиля «модерн». Что там? Вывески, только на туркменском и английском, сообщают, что там сейчас детский сад. Строили в самом начале 20 века. Тогда богатое строение имело, непременно, окна-витражи и ажурные решетки.

Из природного камня продолжали строить и в советское время. Это помпезные сталинские дома на привокзальной площади, в подвале одного была тюрьма, а называются до сих пор «тихими дворами». Соленый ветер уже более полутора столетий пытается каменные стены растереть в песок. Но куда там! Крепкие строения не «по зубам» даже мощным механизмам, которыми по непонятной прихоти чиновников уничтожают неповторимый облик города. Под фундаментами новой гостиницы и банка исчезли легендарный старинный рынок и крепкие еще исторические здания, снесли деревянные Ворота Азии, шестой пирс.

Упомянем еще одну пригодную для экскурсионного осмотра достопримечательность – самое крупное и действительно удачное архитектурное произведение в городе Туркменбаши. Это дворец культуры нефтяников. Не смущаетесь, дворец был не только для культуры нефтяников, а для всех жителей города. О масштабе дворца говорит общая площадь здания – более 8 тысяч 500 квадратных метров. Опять же, сарафанное радио сообщает, что там было «тыща комнат». Не смогли проверить-подсчитать, дворец закрыт на ремонт, видно как там копошится много рабочих. Только б не покрыли дворец мрамором!

Ангельские истории

Александр Бенуа, сотворивший уникальный вокзал, был влюблен в приморский город, где умер и был похоронен в 1902 году на местном кладбище. Первое христианское кладбище в Туркменистане сегодня это, скорее, памятник о людях, творивших прошлое города. Одно из погребений (точно сказать нельзя, так как надписи на плитах уже не прочесть) возможно, и есть место последнего упокоения в годы войны латвийского президента Ульманиса. Несколько лет назад латвийская делегация установила здесь мемориал в его честь, были проложены дорожки, сделан бордюрчик, однако за прошедшие годы все снова пришло в запустение.

Город живет, когда помнит не только героическое прошлое, но и истории любви. О такой любви более века напоминает ангелочек на могиле жены русского доктора, хотя проникновенные слова о нежных чувствах давно сколоты… Или вот такая история. Тот дворец в центре города, который, аж, на «тыщу» комнат, построили японские пленные. Многие по военному договору вернулись домой, а большая часть осталась в земле приморского города. Эту землю, а точнее песок, умоляла раскопать одна безутешная вдова, когда несколько лет земляки, бывшие соратники ее горячо любимого мужа, поехали навестить места их печальной молодости. Старые, седые, с палочками и костылями, они провели здесь все положенные священные обряды, но не смогли выполнить просьбу женщины, которая все еще ждала мужа, живого или, хотя бы, прах, чтобы покрыть его слезами безутешной скорби. Но законом перевозить прах запрещено. Японцы зарыли могилу, сохранив для вдовы лишь найденную там записную книжку, которая в песке прекрасно сохранилась. Никакая война не в силах нарушить главный закон нашего земного существования – любовь во всех ее многогранных оттенках — к родителям, супругам, друзьям, месту, где родился, месту, где прошла молодость…

Не забыть надпись увиденную из окна нашего вагона, когда мы отправились в обратный путь. Поезд набирал скорость, вокзал «от Бенуа» смотрел нам вслед, разве что не махал нам на прощанье. Мы прощались с морем, летом, это всегда грустно. А перед глазами плыла надпись на вокзальном заборе: «Мой Ангелочек, я люблю тебя!». Любовные истории продолжаются, значит, город еще очень молод…

Ильга Мехти