Ковры на эшафоте

Встреча с американцем, бывшем сотрудником ООН в Ашхабаде, с которым я раньше была знакома лишь официально, в Санкт-Петербургском музее этнографии у стенда туркменских ковровых изделий оказалась, кроме того, что очень неожиданной, но и еще обоюдно радостной, но совсем не удивительной, я-то знала, что этот специалист-эколог обожает туркменское национальное искусство. В довершение встречи мы пошли в его гостиницу знакомиться с семьей и его, как он сам выразился, новыми историческим наблюдениями о туркменских коврах, к которым я неравнодушна с раннего детства.

Старым текинским энси у нас была покрыта спинка дивана, и моя рука помнит радость соприкосновения со стертым, но все еще шелковистым ворсом загадочных узоров в море желто-красного, которое мне иногда казалось золотым. А по ткани я сама себе гадала, какие же ряды узелков ковровщица уплотняла дараком утром, а какие, устав за день, вечером. Раньше видела красивые ковры, в основном, только в домах своих знакомых.

Туркменскими коврами гордятся многие музеи мира, регулярно экспонируют, но в Туркмении ковры в советское время не часто выставлялись. Их, в основном, хранили. Одни в подвалах музея изобразительных искусств. Там многие произведения и сгнили. Об этом я знаю не понаслышке. Видела, как бесценные творения ковровщиц расползались в руках плачущих сотрудников музея, вызволивших их, наконец, из темницы. Потом ковровый антиквариат пересыпали дустом (опасным для здоровья пестицидом!) и… сложили опять на долгие годы. На ковровой фабрике под замком держали и собранное Валентиной Георгиевной Мошковой и ее коллегами, то был итог нескольких этнографических экспедиций по изучению ковроделия в республиках Средней Азии с 1929 по 1945 год. Стихией 1948 года засыпало то хранилище, раскопали только через годы, ковры вызволили, но сейчас я нигде не найду даже упоминания о них.

Прекрасные изделия из той коллекции мне показал много лет назад туркмен, увлеченный коврами, изящный, и больше похожий на итальянца с картин эпохи Возрождения, Джума Реджепов, тогда главный художник фирмы «Туркменковер», открыв передо мной богато иллюстрированное издание «Ковры народов Средней Азии конца XIX — начала XX в.в.». Там были описания ковровых изделий, имеющихся в коллекциях музеев Ташкента и Ашхабада. Но издали книгу уже после смерти В.Г.Мошковой в 1970 году. И она стала настольной книгой тех, кто думал о системном изучении истории туркменского ковроткачества. Но, как выяснилось, это все уже забыли.

Я раньше часто по журналистской работе бывала в гостях у старых ковровщиц. Допытывалась, как они запоминают все узоры. Оказывается, помнят только свои — своей семьи, своего рода или своего оазиса. Старые мастерицы знали – никакой отсебятины, чтобы сохранить классику. Они стремились воспроизвести в точности все только так, как делали их мамы, бабушки, прабабушки, что генетически закреплено в их этнической линии, даже когда их собрали в артели и произведения национального искусства стали просто хорошим товаром для продажи за границу.

Через тысячелетия туркмены пронесли свое прекрасное искусство почти в неизменном виде. Туркменские ковры это богатство. Туркменские ковры это услада взору. Туркменские ковры это оберег. Именно такие ковры стелют в храмах, они украшают знаменитые дворцы, особняки звезд. По знанию или по наитию, но многие стремятся приобрести именно туркменские ковры. Как-то мой друг, хозяин московского дома, привез настоящий туркменский ковер и, к ужасу домочадцев, знающих цену покупки, расстелил его у порога. Ковер не сотрется и за сотни лет, все натуральное – краски, шерсть. Пусть всех встречает и оберегает эта красота.

Действительно, туркменские гели завоевали мир. На коврах мы видим удивительное разнообразие гелей: сарык-гель, йомудский гапса-гель и дырнак-гель, эрсаринский гюлли-гель, човдурский эртмен. Но все они, несмотря на различие, имеют общую смысловую нагрузку — все то, что позволяет сказать, это — туркменский ковер. Гель не бессодержательный декор, а глубочайшая духовная суть. Орнаменты туркменских ковров хранят информацию, возможно, открывающую доступ к расшифровке еще тайного для нашей цивилизации. И специалисты-этнографы считают, что о происхождении, расселении и взаимодействии туркменских племен можно судить по информации, запечатленной орнаментами их ковров. За символами скрыто иносказание, целая философия, образ сложно устроенного Космоса. «…Весь мир поток метафор и символов узор…», – считал Омар Хайам, и это признают многочисленные члены Всемирной ассоциации ценителей туркменского ковроделия, объединившей отечественных и зарубежных специалистов, деятелей культуры, подлинных любителей исконного наследия туркмен, и на которых была большая надежда на возрождение научно-исследовательской работы.

А я все приставала к мастерицам:
- Значит, вы, ковровщицы, только механически повторяете, что сотворили предки? А как же, говорят, «ковер – душа туркмена»?
- Ах, доченька, — сокрушалась над моей бестолковостью одна старушка из Кизил-Арвата. — Да без души ничего не сделаешь. Стучишь-стучишь, бывало, дараком, ряды уплотняя, а у тебя вдруг в чреве заиграет новое дитя, все тело радостью наполнится, и уже не стучишь дараком, а играешь им, и все получается ровненько… В один час до 3000 узлов, десятки тысяч ударов в день этим железным гребнем весом в килограмм. И беду и горе тоже забывали за узелками. Специалисты говорили, что у нас подушечки пальцев такие же чуткие, как у японских мастериц, собирающих телевизоры. Но в ковроделии никакой новой технологии развивать не требуется, в нашем ручном труде ничего нельзя изменить. А без души нельзя. Узелок за узелком. И так всю жизнь…

Однако символы новых эпох, несомненно, вторгались в традицию, то повторяя, например, в энси михраб мечети, то вплетая в ковер для пола первый космический спутник или буровую вышку, или вот недавно даже в выставочный экспонат — ярко-желтый президентский штандарт с многоголовым орлом и змеями. Уже в пятидесятые стали «творить — смешивать в одном ковре узоры разных племен и в не меньшей степени потому, что в советское время не принято было акцентировать внимание на племенных различиях внутри туркменской советской нации.

Теперь мой глаз наметан. Душу ковра усматриваю, когда отличный экземпляр попадается. А вот в национальном музее ковра в Ашхабаде, куда собрали все, что хранилась многие годы в подвалах, да на складах, не зажигается мое сердце. Смотрю и не могу понять, почему ковер конца 19 века не блестит, не играет, бесцветен и безмолвен. Приглядываюсь, и концы основы — топрак и сечек-бахрома совсем новые…

В санкт-петербургской гостинице я тогда высказала свои впечатления тому американскому знатоку ковров, а он в ответ выкладывает толстенную книгу и говорит, вот такие должны быть выставлены ковры в вашем музее, а не подделки. Смотрю книгу. Читаю. Georgе O’ Bannon «Сarpets of the people of Central Asia. Late XIX and XX Centuries». И слушаю, о том, как Джордж Баннон влюбился в туркменские ковры. Высоко оценил титанический труд Валентины Георгиевны Мошковой и ее коллег. В их память создал этот фундаментальный труд с фотографиями ковров ее коллекции. В нем все туркменские ковры, которые собрали ташкентские этнографы за несколько сезонов глобального проекта. А сейчас, выдал мне тот санкт-петербургский собеседник, очень мало в ашхабадском музее подлинных ковров, при этом, заметьте, что фотографии для этого альбома были сделаны, то есть, повторены в цвете, в 1996 году!

Грех-то какой, о чем говорит-то чужеземец!? Ужасалась я его страшным словам, а в ответ он мне новую книгу раскрывает, не менее толстую, и говорит, смотрите, подготовила ее Тувакбиби Дурдыева. Я до сих пор не понимаю, откуда у нее такие данные, ведь она просто чиновница, совсем не специалист в науке о коврах, наверное, у кого-то позаимствовала. Но зато «честно» написала, что все ковры лишь копии. Читайте сами. Я пролистала книгу (Т. Дурдыева «Туркменский ковер: возрожденные узоры», 2009 год), под снимками почти всех ковров стояло слово «копия». Оказываются, тираж такой книги-альбома, разоблачающей незаконные операции по фальсификации подлинников ковров, был конфискован. И лишь редким людям удалось приобрести ее в свое пользование.

Когда возвратилась в Ашхабад, то первым делом вновь пришла в музей. Из посетителей, как всегда, никого не было. Я могла вновь тщательно осмотреть экспонаты. Не увидела гермеч конца 19 века, им кочевники застилали порог юрты, и он вместе с энси — дверным занавесом и халыком, который вешали после свадьбы, представлял именно то великолепие и богатство, которое уже у входа в жилище даже простого пастуха, но при жене-мастерице, ослепляло иноземцев, вызывая у них непреодолимое желание купить это, увезти, украсить свой дом. Не обнаружила я также иомудского асмалыка, которым украшали верблюда, чтобы везти на нем в новый дом невестку. Ах, как много могут рассказать экспонаты! Тот асмалык был в музее еще в 1994 году, ведь его тоже тогда отснял фотограф Гери Макс Киннис для упомянутого нами альбома памяти самозабвенного этнографа В.Г. Мошковой.

И наконец, у меня снялась пелена, и я поняла, почему экспонаты музея меня не радуют. Многие, если не большинство, сотворены совсем недавно. Они совсем без души… Сфальси-фи-ци-ро-ва-ны! Увидела и подлинники, в основном, торбочки, чувалы, но ужаснулась, как те небрежно вывешены. Одно энси искорежилось на какой-то деревянной растяжке. Я долго думала, как же назвать эту глупую деревянную конструкцию. Подставкой, стендом, стояком? А потом кольнуло в голову, так правильнее всего –эшафотом. Другие более крупные экспонаты пригвоздили, нет-нет, не к кресту, а пока только к деревянной перекладине. И тогда я поняла, что все это, действительно, подделки. Разве настоящий ценитель бессмертных творений, за каких выдает себя местное руководство, позволит протыкать оригиналы огромными гвоздями, прошивать, прокалывать бирками, чтобы они висели, кособочась, растягиваясь, портя конструкцию своей крепкой основы — эриш. Я поняла. Вот почему известный коллекционер Сиявуш Азади, побывавший года четыре назад в ашхабадском музее, отказался продавать нам свою антикварную туркменскую коллекцию. Ценнейшие ковры хранит он в гамбургском банке за бронированными стеклами при специальной температуре. А в Британском музее, знаю, ковровые изделия уложены раскрытыми в специальных ящиках и укрыты чем-то нежным, как папиросная бумага.

Лишь один ковер, пазырыкский, выжил без должного ухода, но он был 2500 лет в вечной мерзлоте и хранится теперь очень бережно в Эрмитаже. Кстати, его повторили туркменские ковровщицы. Но что-то не так, как-то механически… Чего совсем нельзя сказать о громадине, бывшем занавесе для сцены Большого театра, где выступали участники декады туркменского искусства в Москве. Слезы наворачиваются, когда любуешься бесконечным движением гелей в рамке геометрического орнамента, воссозданных изящными ручками молоденьких кизыл-арватских ковровщиц и их почтенных наставниц. Творили в 41 году! Значит, искренне верили в победу! Пройдут века, и даже, если не будет создано ничего более славного, то можем быть уверенными, в нашей цивилизации народ прославился уже тем, что создал ковровый шедевр «Душа туркмен».

В мире много коллекций туркменских ковров, частных и государственных. Все они были давно увезены с туркменской земли, ведь ковры всегда будоражили воображение не только исследователей. Завоеватель генерал Михаил Скобелев, прибыв на туркменскую землю, первым делом потребовал древние грамоты о происхождении текинцев, а также их лошадей и их ковры. Многие из награбленных ковров так и не смогли увезти. Не было тогда дерева для гробов, и потому в ковры пришлось завернуть тела убитых офицеров при штурме Геоктепе, и засыпать песком в Великокняжеской траншее близ этой самой крепости.

Сейчас другое время. Истинные ценители туркменской культуры готовы вернуть талантливому народу то, что создали их предки, возвратить им свои любимые коллекции. Но, оказывается, здесь это никому не нужно. Я после посещения музея позвонила его директору Алтын Аннаевой, и слышу:
- Какая Мошкова, кто она, в музее нет ни одного ковра из ее коллекции!
- А вы читали ее книгу?
- Нет ….

Звоню директору Ашхабадской ковровой фабрики:
- Гуванч, а вы знаете, что когда-то в музее при фабрике хранилась ценная коллекция, которую собирали этнографы из Ташкента, коллекция носила имя Мошковой?
- Первый раз слышу. Мошкову не знаю. Книги ее не читал…

Вот так… Кому из чиновников надо это ковровое искусство, искусствоведы и этнографы! И что это за музей, которым с трибун кичатся руководители, что он, дескать, единственный в мире, а там, на самом деле, почти только копии. Подделки! Редкие экземпляры прошлых веков сделали небрежно в 21 веке! И это в Туркменистане, где ковер является одним из утвержденных официальных национальных символов. Ковровый орнамент присутствует на флаге и гербе страны, ежегодно торжественно отмечается праздник туркменского ковра.

Роза Салорская