Из подлинных историй Русской Азии. Я не могу смотреть на смерть…

Вспоминаю Фирюзу. Как это было давно! А ведь удивительное место, второго такого не было не только в Туркменистане, но, может быть, и по всему Союзу. Северяне, так те излазили все скалы вокруг и от восторга исписали их краской? А женщины приезжие таяли от мужского обилия и разнообразия. А где теперь автографы? Смыли бензином солдаты или дожди постарались? А за мужскими комплиментами теперь летят в Египет? Но как далеко, уверена, египетским кавалерам до искренности и галантности туркменских парней!

Странно, но чем глубже воспоминания, тем Фирюза кажется более сказочной, хотя не сказки, а древние авторы оставили для нас сведения, что когда-то, а точнее в период 250 лет до н. э. и столько же после, она была пограничной крепостью парфян, которые защищали доступы к своей цитадели, родовому гнезду. Много таких крепостей было у Парфянской державы, которая яростно боролась с Римом за мировое господство. В советское время приезжали археологи, раскопки делали, хотели исторический музей организовать, экспонатов ведь много накопилась. Сначала, помню, предполагали в здании старой почты, вполне подходящее место, потом построили спецмузей с обязательной позолотой, но я, как ни старалась, ни разу не смогла застать его открытым для посетителей.

На вершинах гор везде видны остатки смотровых башен. Пограничную службу здесь несли всегда. Местного населения было много, и все люди горные, гордые, боевые — персы, курды и очень древние тюрки, те, что еще с доогузовской эпохи остались. А войны, они долго не прекращались в этих горах. Остепенились, когда было заключено соглашение между Российской империей и Ираном о границах, и тенистое ущелье досталось новым хозяевам – российским военным. Но тогда это было совсем не курортное место, а заболоченный участок, занятый старыми заброшенными саклями. Когда началось благоустройство поселения, то рабочие старательно обходили глухие места у речки, кишевшие змеями. Разбили городской сад, в котором высадили, как на кавказских курортах, экзотические диковинки, построили гроты и почти «эоловые» беседки, водрузили, по примеру Кавминвод, на вершину ближней горы орла, которого за век натерли до блеска солдатские и детские задницы, пардон, натерли до блеска. Однако орла почему-то называли имперским, он же одноголовый. Но самой большой диковинкой были художества перса-садовника, строившего шатры над скамейками и прочие зеленые скульптурки из тута. Бассейны были с фонтанами. Я поставила в рамку смешное фото, на котором моя мама, еще молодая девушка в крепдешиновом платье с фонариками, кокетливо улыбается, подставляя руки под струю «амурчика». В детстве, когда рассматривали семейный альбом, я всегда приставала к ней с вопросом, а где были тогда мы, дети. Она смеялась и говорила, что мы в то время побежали за мороженым. Тема мороженого, действительно, была фирюзинской. Только в прохладе этого поселка нам разрешали холодное лакомство.

Я помню все это, но это было так давно, тогда, когда Фирюзинку еще не стеснили бетонными берегами, а она от «учительской» дачи переливалась по уложенному камнями каскаду. Потом через мост за толстой парковой стеной она уже текла вольно по широкому естественному гравийному дну, а на исходе наполняла глубокую купальню, такую, как было принято в барских усадьбах, построенную специально для русской курортной публики. Семьи царских армейцев и чиновников быстро полюбили отдых под чинарами. В начале века  было уже 50 частных и несколько «казённых» дач для высшей администрации и начальника Закаспийской области. Добирались в экипажах, и даже непродолжительное время по узкоколейке. Но ее скоро разобрали.

Потом, в 70-е годы прошлого века, эту купальню превратили в непроточный бассейн для санатория МВД, воды в нем уже стало меньше. Однако гости со всех концов Союза любили его, ведь в его бирюзовую гладь можно было нырять и в январе. А в феврале можно даже загорать, конечно, если повезет с капризной туркменской погодой, и весь год бродить по горам, а летом собирать бесхозную ежевику.

На лучших участках Фирюзы по привычке чиновников всех политических режимов, в том числе и советской власти, возводились правительственные дачи. В совминовской даче в мое время на входе еще не стояли солдаты с карабинами, и можно было свободно пообедать в их дешевом ресторане с вкусной едой и насладиться несоветским комфортом деревянной беседки, увитой розами. На оставшихся участках похуже располагались дома отдыха для трудящихся и пионерские лагеря. В обслугу нанимали местных, и даже потом поссовет заботился об улучшении их жилищных условий, строил… городские многоэтажные дома.

Из Ашхабада молодежь часто приезжала летом специально на танцы, и мало кто знал, что лучшая закрытая танцплощадка была устроена в прежней фирюзинской церкви, с амвона «вещали» рок-группы. А на даче Воровского в центре курортного поселка элементы декора прежней курортной гостиницы так и не смогли стереть даже регулярные ремонты.

Радовал заросший гостиничный парк, где воздух был напоен запахами цветов. Он быстро возвращал хорошее самочувствие и спокойный сон. Помню, однажды спала почти двое суток, чтобы проснувшись, выглянуть в окно и замереть от необъяснимого, как в юности, восторга. И уже безмятежная – прочь городские тревоги и волнения – я сидела на подоконнике и слушала Ночь. Нет, не только слушала, осязала Ночь на цвет, на запах, осязала кожей. И радовалась, что такое благо есть у ашхабадцев, ласковый уголок природы, который горы держат бережно, в пригоршне, как драгоценность, овевая живительным воздухом в жаркие дни.

В последние годы перед кончиной Фирюзы, а кто это мог предполагать, там старались интересно преподнести оставшиеся старинные здания. Обновили навесную веранду поссовета, придававшую Фирюзе облик заграничного курорта, и расположенную выше деревянную беседку автостанции, к которой так ловко поднимались довольно крупные для этого переулка рейсовые ЛАЗы. Мы любили эти автобусы за высокие окна, очень нужные на крутой дороге через ущелье. Уже взрослая, я все равно всякий раз ожидала адреналина, когда казалось, что горы вот-вот сомкнутся и автобус врежется в них. Экскурсионными объектом был чинар «Семь братьев» с его красивой легендой, я же показывала впервые попавшим в мой любимый поселок Бирюзовый еще и «шахматную» аллею в парке, где, действительно, стояли прежде столики для любителей этой древней игры. Показывала и сапожную деревянную будку, установленную прямо на широком вечно журчащем арыке. Не знаю, сохранилась ли она? Зато знаю, что в местной школе – строения по интересному проекту, теперь расположились пограничники. Знаю, где сейчас валяется один из фрагментов чугунной парковой решетки… Неужели нельзя было сохранить, она же великолепна. Видимо, другой вкус.

Меня приглашали киношники, когда только начали взрывать старые дома. Я не смогла… Я не могу смотреть на смерть.

Когда-то давно пожилой курд уверял, что в ущелье речки Фирюзинки они жили всегда. Ученые же говорили обратное, что курды здесь пришельцы. Фирюзинцы с земли, точнее с гор, которые считали своими, не ушли ни по настоянию царской администрации, когда здесь те строили дачи, ни по требованию советской администрации, когда те там строили Дома отдыха и пионерские лагеря. Когда же новая туркменская администрация начала перепрофилировать поселок, они все же были вынуждены уйти с родных мест. Рассказывал также тот курд легенды и небылицы, что их предки были великанами, хотя сам был совсем небольшого роста. Где он теперь, где теперь его семья? Пересели их в Безмеин или в Ашхабад? Только теперь, гораздо больше узнав об этом, одном из самых древних народов на земле, потомков славных мидийцев, начинаю верить и в их предков-великанов. Тем более что в это верят и многие современные исследователи…

По слухам: Фирюза, эта летняя форточка знойного Ашхабада, сегодня представляет собой узкую улицу среди усердно прополотых садов, упирающуюся прямо в пограничные ворота. Открыл и… Иран. Кому это надо?

Ильга Мехти, Ашхабад