Помню, как в раскисшем глиняном городе моего детства возле дувала-забора жду отца с работы. Невмоготу уже было сидеть дома с братьями в низкой комнате времянки, когда уже вторую неделю крышу непрестанно и монотонно молотил нудный дождь, размывая даже стены. На скорую руку был слеплен наш город после ашхабадского землетрясения – очередного стихийного бедствия землян. Кара? За что?..
Рассказывали, после первого толчка земной коры, Ашхабад превратился в руины. Его накрыли полный мрак, пыль и песок… Сохранились некоторые дома изящной кирпичной кладки – группка первых асхабадских зданий между центральным парком и сквером Ленина. Было больше, но их одно за другим потом уничтожали. Зачем? Раз выстояли, то могли быть историческим украшением города. Такая же участь постигла прекрасный храм Бахаи. Из высоток сохранили только башню «шелкомоталки», часы на которой остановилось в первый миг страшной стихии.
Помню, главврач психбольницы, мама моей одноклассницы, рассказывала, что в первых числах октября 1948 года был у нее несдержанный больной, который все рвался к руководству страны, чтобы предупредить о скором землетрясении. Интересно, уже взрослой, я встретила другую ашхабадку, которая подтвердила тот давний рассказ. Был еще яшули-чабан, который пришел в город из песков, чтобы известить о предстоящей стихии. Была и овчарка Норма, которая заранее перенесла своих щенков в новое место, а потом помогала искать в завалах еще живых. В этих рассказах часто повторялось имя «Шаджа Батыров».
… В ЦК партии в 12 часов ночи только началось важное заседание, оно закончилось после часу ночи, но первый секретарь ЦК КПТ Шаджа Батыров еще задержал некоторых коллег поговорить о туркменском филиале Академии наук СССР. Этот вопрос его, ученого, очень волновал. Закончили и это дело, начали прощаться — вдруг страшный удар снизу потряс все здание. Посыпалась штукатурка, и все замолкло. Враги! Взрывают ЦК! – так сначала подумали многие.
Домой уже никто не пошел. Батырову повезло – в его семье никто не пострадал. Другие, похоронив близких, тут же возвращались к делам партии – спасать город. Первого секретаря срочно вызвали в Москву, в Кремль. О том, что там произошло, Батыров, уже после смерти вождя народов, рассказал своим друзьям. Один из них не так давно передал мне эту историю в деталях. Мучительно напрягая память, яшули восстанавливал каждый эпизод ашхабадско-кремлевской истории, очень ярко характеризующий Сталина и первого секретаря ЦК партии ТССР.
- В кремлевском кабинете Шаджа Батырова кроме Сталина ожидали еще несколько секретарей ЦК. Но я, — оправдывался яшули,- сейчас помню только Молотова и Жданова… Жданов-то первым обратился: «Вам, дорогой Шаджа, дается только 7 минут, чтобы рассказать об обстановке в Ашхабаде». Но Сталин вдруг перебил Жданова и, обратившись к стоящему перед ним рослому мужественного вида туркменскому товарищу, настоящему батыру, сказал: «Нет, только три минуты, чтобы доложить об ущербе и еще три минуты о том, какого рода нужна помощь… Сталин, посасывая свою трубку, мерно вышагивал по кабинету, будто не слушал приглашенного, а углубился в себя, но вдруг резко остановился около Батырова, и пристально глядя в его лицо, предложил: «А, может, перебросить центр республики в Чарджоу? Ведь от Ашхабада ничего не осталось, руины и пыль. Что вы скажете?». Первый секретарь ЦК КПТ долго не думал, он ответил сразу: «Иосиф Виссарионович, это не выход, город имеет свою историю и его надо восстанавливать. Рядом Иран, недалеко Афганистан. Нашего промаха ждут идеологические враги. Мы восстановим город, и он будет еще краше». Молотов тоже что-то советовал, но в этот момент рассказа Шаджа Батыровича я вынужден был, к моему большому сожалению, срочно по делам покинуть его и собравшихся у него друзей, — горько сокрушался мой рассказчик…
Сталин одобрил такую решительность туркменского партийного лидера. Батыров прибыл в Ашхабад вместе с секретарем ЦК КПСС по идеологии А.А. Андреевым. Не многие знали тогда о сути разговора своего земляка со Сталиным, но после возвращения, авторитет Батырова среди населения республики значительно вырос.
Шаджа Батыров дни и ночи проводил на площади Карла Маркса, там был оперативный штаб ЦК партии и органов власти по устранению последствий стихии. Первым делом надо было провести санитарную очистку города. Шаджа Батыров передал распоряжения по этому вопросу ректору Ашхабадского пединститута Пигаму Азимову, а тот поручил студенту активисту Ходжамкули Оджарову, имеющему водительские права, вместе с немногими оставшимися в живых его однокурсниками искать погибших и на бортовой машине перевозить на кладбище. Хотя на самих ребятах вся одежда загрубела в собственной крови от ран, они без устали искали под развалинами погибших. Хоронили в общей могиле, но их профессор Мяти Косаев, обвязав голову куском бязи, старательно читал над каждым заупокойную молитву.
Срочно решил Батыров и вопросы восстановления водо-электроснабжения, но появилась новая беда — любители легкой наживы, да и бандитские шайки вырвавшиеся из рухнувшей ашхабадской тюрьмы, нашли оружие, переоделись в форму погибших милиционеров и пошли мародерствовать, в первую очередь грабить винный отдел гастронома, потом «золотой» магазин. Батыров наладил среди горожан систему самообороны и защиты их имущества. Люди были благодарны.
Еще в 1943 году был досрочно освобожден и приехал в Ашхабад будущий муж мой знакомой Илья Николаевич Бороздин. Он, еще одна жертва политического террора, перенес немало испытаний в Соловецких лагерях. Востоковед-историк широкого профиля, археолог, этнограф, Бороздин был назначен заведующим кафедрой Туркменского пединститута, где продолжал традиции своих учителей, знаменитых ученых Московского университета. Среди его аспирантов был и Шаджа Батыров. Они стали дружить. По воскресеньям Бороздин у него дома обедал. А когда Шаджа Батыров стал первым секретарем ЦК КПТ, он от имени правительства Туркмении даже выступил инициатором обращения к Берии с ходатайством о реабилитации Бороздина. Несмотря на то, что здорово попало за такое заступничество «за врага народа», его отношение к ученому не изменилось. Батыров продолжал заботиться о Бороздине, помогал выходить из затруднительных положений, вплоть до решения его бытовых проблем. Влияние Бороздина, человека высокой культуры, было на него огромным. Можно рассказать хотя бы о том, что Илья Николаевич способствовал, чтобы в Ашхабаде был открыт Театр оперы и балета. А другой лидер туркмен закрыл этот театр на основании того, что, дескать, туркменам этот вид искусства не интересен. Да, было и такое.. Но в эпоху Шаджа Батырова многие туркмены становились настоящими ценителями прекрасного благодаря подобным «врагам народа», которым давал приют очень гостеприимный тогда Ашхабад.
Генсек при встречах всегда восхищался крепкой статью, работоспособностью, выносливостью туркменского секретаря, называл его туркменским беркутом, а тот смущался и говорил, что на его родине люди еще крепче в плечах и сильнее и мудрее. А Сталин знал и об этом, ведь видел отборных ребят туркменской охраны на военном аэродроме в Актепе под Ашхабадом, куда приземлился по дороге на Тегеранскую конференцию. Далее он последовал по железной дороге в Артык, где переехал границу. Возвращался иным путем. Сел на поезд в Каахка, и далее опять на самолете. Восхищался Генсек туркменами, это он обратил на них внимание командарма Буденного.
Как-то в своем кабинете Батыров в 6 часов утра получил телеграмму из Кремля — быть на приеме у Сталина в 10 часов. Первый секретарь вылетел в 7 часов по маршруту Ашхабад-Сталинград-Москва и в положенный срок через охрану вошел в кабинет. Та встреча в Кремле закончилась знаменательно. Сталин подписал посланное давно Батыровым прошение о строительстве в республике большого оросительного канала и необходимые технические чертежи, подготовленные гидроинженерами. Так было положено начало Каракумскому каналу. Сначала эта искусственная водная артерия называлась Сталинским каналом. Потом по рекомендации самого же Генсека канал получил имя В.И. Ленина. Теперь нам рекомендовано называть ее Каракум-рекой.
Батырова не расстреляли, как Председателя Совнаркома республики Кайгысыза Атабаева. Время расстрелов уже прошло, но ужасы людей в кожанках все еще помнили. Батыров был восьмым секретарем ЦК КПТ, но первым национальным кадром такого партийного ранга. Его направили на «переплавку» в кузницу кадров – в Академию общественных наук. Дочь Бытырова Аннагозель вспоминает: «Мы жили тогда в Москве. Отец закончил аспирантуру, защитил кандидатскую. Его отсутствие в Ашхабаде и довольно дружественные отношения со Сталиным рождали всяческие сплетни и кляузы от тех лиц, которым он мешал, и которые не хотели больше видеть его в Туркменистане. Вероятно, именно они вели разговоры о том, что Батыров, дескать, стал работать по поручению Генсека в Грузии. Такого не было, но отца, действительно, просили остаться работать в центральной партийной системе. Он отказывался от всяких предложений, рвался в Туркмению, он не мог уже жить вдали от нее…».
Система лепила не только себе подобных секретарей ЦК, но и меняла нас, обычных граждан страны Советов. И все происходило так естественно. Хотя мы умели различать национальности, лидеры, в том числе Шаджа Батыров, уверяли в своих трудах о возникновении единой социалистической нации, и тогда все верили в это. Вспоминаю, в годы моей молодости ходили слухи, что скоро отменят национальности. Но вся эта сложная пирамида из отшлифованных монолитов советской лжи в перестроечный период разрушилась, рассыпалась вмиг, и бывшие советские интернационалисты разбежались по своим национальным квартирам, а в Туркменистане еще и по племенным юртам. Туркмен, как нацию, спас жесткий, очень жесткий и жестокий, кулак Туркменбаши. Он даже сумел собрать отдельных представителей его народа со всех концов шара под крылом им же задуманной Ассоциации туркмен мира. Сегодня мы, наученные горьким опытом разногласий и разрушений, сами ищем зерно истины, все больше склоняясь в единому миру без границ, при этом претендуя, а это весьма логично, на обязательное сохранение национальной индивидуальности… Это мечты о будущем, а я сейчас описываю эпоху, когда мы не замечали национализма, но чувствовали интернационализм. Это было благословенное, как нам тогда казалось, время пестроязыких Ашхабада, Ташкента, Баку – сентиментальный след в постсоветской мифологии.
Они, Ходжамкули Оджаров — уже преподаватель кафедры общественных наук, и Шаджа Батыров после землетрясения вновь встретились в Чарджоуском пединституте, куда бывший первый секретарь был направлен новым ректором, и где они вновь удачно сотрудничали. Батыров активно взялся за новую для него деятельность по-новому. Не допускал чванства, очень характерного для многих руководителей тогда, да не скроешь, особенно сейчас. Никогда не вызывал «на ковер», решал все проблемы с ходу. Постоянно посещал лекции, проверял уровень подготовки преподавателей, и сразу же разбирал их работу, отмечая не только негативное, но и положительное в их методике. Партийная матрица не смогла его обезличить, стереть человеческие черты характера. Это отмечали почти все его подчиненные. Поучительный метод решения трудных вопросов, особенно, связанных с житейскими ситуациями, был у того ректора института. Поступала очередная жалоба в партком, он просил не делать по ней скоропалительных оргвыводов. И, что интересно, часто через пару дней жалобщик, одумавшись, сам забирал заявление. Шаджа Батыров был интеллигентом. Тогда в это слово в азиатских республиках вкладывался и дополнительный смысл: избавиться как можно скорее от байских привычек, в том числе в быту, которые и сейчас, к сожалению, еще характерны для многих руководителей, вести европейский образ жизни, иметь широкий кругозор. Многие из ближнего окружения Батырова стали настоящими туркменскими интеллигентами, интеллигентами в первом поколении.
В 1951 году в Ашхабаде, наконец, на базе Туркменского филиала АН СССР открылась Академия наук ТССР. В 1959 году Батырова избрали ее президентом. Это было время активной научной деятельности. Возник академический Институт физики Земли и атмосферы. Появился Политехнический институт с кафедрами для подготовки необходимых стране специалистов. Пригласил академика Баума возглавить институт Солнца, любимое его детище, на который возлагал большие научные надежды. В республике, наконец, начала формироваться национальная элита ученых в самом положительном значении этого слова. Тогда в институтах было много и русских, и евреев, и армян — ученые разных национальностей, они вместе работали на развитие туркменской науки, как части единой мировой науки. Наконец, лопнуло стягивающее прочными жгутами образование, науку и культуру сталинское указание, что на каждую братскую республику пока хватит по одному известному писателю, знаменитому врачу и одному академику. Постановлением Совета Министров Туркменской ССР были утверждены одиннадцать действительных членов Академии. Началась работа по подбору кадров молодых руководителей научных институтов…
Вспоминает академик Одек Акчаевич Одеков: «Меня связывают с Шаджи Батыровичем, сделавшим достойный вклад в прогрессивный ход развития нашего народа, очень теплые воспоминания и… почти мистическая история. Много лет назад, когда Шаджа Батырович только начал работать преподавателем в родном селе Дешт, это среди гор на западе тогда Закаспийской области, на него напали басмачи. Время было такое неустойчивое, советская власть еще трещала по швам. Молодого сельского учителя освободил арчин, он уговорил людей, яростно боровшихся с властью, что этого юношу непременно надо оставить в живых. Нельзя народу жить без учителей. Этим арчином был мой дед по матери Вас Алланазаров. Спасенный от смерти юноша стал академиком, и, конечно же, ничего не зная о моем родстве с его спасителем, он, решая насущные проблемы с кадрами руководителей, обратил внимание на меня, тогда еще выпускника московского нефтяного института, молодого ученого.
…В 1998 году Академия наук была ликвидирована. С 12 июня 2009 года восстановлена. Институт истории, когда-то получивший имя своего основателя – Шаджа Батырова теперь не носит его имя. В библиотеке АН Туркменистана нет документов, свидетельствующих об обширной деятельности ученого и партийного лидера Батырова на благо страны, из научных работ я нашла там только первый Туркмено-русско словарь, выпущенный под его редакцией. Территория Института Солнца поросла полынью…
Сегодня в составе Академии наук Туркменистана 10 научных институтов. Но пока, в ближайшем будущем, даже не предвидится тот научный потенциал и силы, которые бы дали бы надежды на скорый расцвет туркменской науки. Увы! Столько потеряно времени, столько растеряно научных кадров, сколько унижено настоящих ученых …. Заметим, что соседний Иран не терял времени, даже из-за политической обстановки. В итоге – 14 место по развитию науки в мире. Вот это да!
Ильга Мехти
