Александр Князев
Ситуация в Туркмении и вокруг нее все более становится предметом размышлений самых разных наблюдателей в попытках спрогнозировать для обладающей нейтральным статусом республики некие, порой глобальные, перемены.
Понятно, что основным фактором грядущих перемен видится основная сфера туркменского экспорта: нефтегазовый комплекс, и, в первую очередь, конечно, газовые энергоресурсы.
Катализаторов изменения туркменской ситуации указывается несколько, все они, прямо или косвенно, привязываются к событиям, несомненно, оказавшим воздействие на весь комплекс современных международных отношений — украинский кризис. Важнейшим среди таких катализаторов турецкий обозреватель Орхан Гафарлы видит возникшую напряженность в отношениях между Россией, с одной стороны, ЕС и США с другой, а, главное, происходящее сближение России с Китаем. Визит президента РФ Владимира Путина в КНР и подписанные в Шанхае российско-китайские энергетические соглашения, ставят, по мнению турецкого наблюдателя, под сомнение существующие и планируемые газовые контракты Туркменистана с Китаем, что чревато полным изменением географии туркменского газового экспорта. В настоящее время Туркменистан является одним из крупнейших поставщиков газа в Китай (около 90% туркменского экспорта). Поступательное развитие энергетического сотрудничества между Россией и Китаем должно привести к тому, что Китай не будет нуждаться в туркменском газе. Логическим продолжением этого сценария является неизбежное, как считает Орхан Гафарлы, сближение Турции, Азербайджана и Туркменистана в положительном русле энергетической геополитики для европейского рынка, «в такой конфигурации Туркменистан [будет] вынужден искать новых потребителей газа, и самым привлекательным направлением являются проекты TANAP и TAP. Процессы геополитических изменений в этом направлении уже начаты».
Под «геополитическими изменениями» в переориентации туркменского газа на запад контекстом указанных размышлений подразумевается прошедший в турецком городе Бодрум 4-й саммит Совета сотрудничества тюркоязычных государств (ССТГ), в котором впервые принял участие и президент Туркмении Гурбангулы Бердымухамедов. Собственно, переговоры по проектам TAP и TANAP между Анкарой, Баку и Ашхабадом идут достаточно давно, другое дело, что они не имеют серьезного смысла, о чем ниже.
Насколько опасна для Туркмении конкуренция с «Газпромом» на китайском рынке? Подписанный в Шанхае контракт «Газпрома» с китайской CNPC предусматривает поставки газа с месторождений Восточной Сибири, имея в виду и ее комплексное освоение. Распространенное мнение о каком-то геостратегическом сближении позиций РФ и КНР в данном конкретном случае — это больше признание объективной необходимости в нынешнем положении каждой из сторон, рассматриваемая и оцениваемая в тактическом измерении. России было необходимо продемонстрировать странам Запада свои возможности диверсификации маршрутов экспорта сырьевых ресурсов, да и вообще возможности изменения внешнеэкономических приоритетов в целом. Для Китая дополнительные поставки газа из России означают возможность хотя бы частично отказаться от импорта слишком дорогого сжиженного природного газа (СПГ), по контрактам конца 2013 года КНР покупала СПГ из Австралии и Индонезии по 3,2-4 долл. за млн. БТЕ [1 млн. БТЕ = 28,263682 м 3 природного газа при стандартной температуре и давлении], новые контракты с Катаром предполагают цену в 17,7 долл. за БТЕ. Поставки из Катара и Индонезии помимо прямой дороговизны сложны и уязвимостью самой транспортировки морскими путями.
О каком-либо стремлении «Газпрома» монополизировать китайский рынок или, как минимум, вытеснить с него туркменский газ, речи идти не может. Более того, туркменскому производителю конкуренция грозит лишь в сфере ценообразования даже в случае строительства газопровода «Алтай» от месторождений Западной Сибири, к которому неоднозначно относятся, в первую очередь, в самом российском руководстве. Экономические и прочие риски, связанные с реализацией проекта «Алтай», учитываются «Газпромом» и Минэнерго, и, согласно предварительному варианту «Генеральной схемы развития газовой отрасли РФ», окончательное решение о проекте будет принято после проведения технико-экономического обоснования строительства [Мариничева Ольга. «Газпром» не отказывается от «Алтая»// Энергетика и промышленность России: Газета. — Санкт-Петербург, 2008. — № 20 (112) октябрь].
Зафиксированные контрактами объемы газа из региона в Китай составляют к настоящему времени около 100 млрд. куб. метров в год, из которых 65 млрд. куб. метров приходится на Туркменистан, 25 на Узбекистан и 10 — на Казахстан. Действующий газопровод большого диаметра (Запад — Восток, Газопровод-2) функционирует, Китай достраивает еще один (Запад — Восток-3), который будет готов в 2015 году. В сумме два газопровода смогут перекачивать до 60 млрд. куб. метров газа в год (30 млрд. куб. метров каждый). К 2020 году КНР планирует строительство следующей очереди трубопроводов (Запад — Восток-4&5).
К 2020 году потребление газа в Китае может превысить 200 млрд. куб. метров, при собственной добыче 120 млрд. куб. метров. Китай будет импортировать около 80 млрд. куб. метров газа в год. Этот прогноз и вынуждает Китай вести активный диалог по организации диверсификации поставок газа. Помимо туркменского направления, китайский нефтегазовый комплекс рассматривает также возможность строительства газопровода «Мир» из Ирана через Пакистан по маршруту Каракорумского шоссе. В случае успеха этого проекта конкуренция на китайском рынке, несомненно, усилится, что, впрочем, вовсе не означает какой-либо тотальной переориентации туркменских энергоресурсов на запад.
Для этого просто нет возможностей. Строительство газопровода из Туркмении по иранской территории, через Прикаспийскую низменность, с учетом всего контекста взаимоотношений Иран — США и ЕС представляется невозможным даже в отдаленной перспективе. Собственно, подобный проект пока никем и нигде всерьез и не рассматривался. Давняя азербайджанская мечта — строительство «Транскапийского газопровода» по дну Каспия остается мечтой, реализовать которую не позволят жесткие позиции РФ и ИРИ. Другой проблемой является неясность политической воли Туркменистана, его заинтересованности в названных проектах с учетом, например, незавершенных конфликтов с Азербайджаном по месторождениям «Кяпаз» («Сердар»), «Чираг» («Осман») и «Азери» («Хазар»). Добавляет сложностей в южную акваторию Каспия и спорность территориальной принадлежности морской добычной структуры «Араз» — «Алов» — «Шарг» между Ираном и Азербайджаном.
По данным «Газпрома», его экспорт газа по итогам 2013 года составил 217,6 млрд. кубометров, из которых 161,5 млрд. кубометров было направлено в Европу, более половины этого объема транспортировалось через территорию Украины. Эти цифры объясняют обеспокоенность руководства ЕС в своей энергетической безопасности, обеспокоенности давней, но дальше политических дискуссий не ушедшей, свидетельством чему является проект Nabucco. Единственной альтернативой российскому газу может стать газ Каспийского региона, но пока Азербайджан остается единственной страной, которая делает практические шаги в направлении организации экспорта газа в европейском направлении. Понятна в этом контексте и обеспокоенность Турции, заинтересованной в роли главного транзитера-диспетчера газовых потоков для Европы.
В ходе официального визита (совмещенного с саммитом ССТГ) президента Туркменистана Гурбангулы Бердымухамедова в Турцию был подписан пакет межправительственных соглашений: меморандум о взаимопонимании между Союзом промышленников и предпринимателей Туркменистана и Организацией по поддержке малого и среднего предпринимательства (KOSGEB) Турции; протокол о сотрудничестве между Академией наук Туркменистана и Советом по научным и технологическим исследованиям Турции (ТУБИТАК) и ряд других. Абдулла Гюль и Гурбангулы Бердымухамедов отметили динамичный темп развития двусторонних отношений в различных сферах, в частности, в энергетике и торговле. Турецкий президент назвал «золотым» нынешний период взаимоотношений с Туркменией. Официальные источники сообщают также о плодотворных дискуссиях Гурбангулы Бердымухамедова с президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым, где речь шла, главным образом, по двум вопросам: строительстве газопроводов в направлении Туркменистан-Узбекистан-Казахстан-Китай (Запад — Восток-3 и Запад — Восток-4&5), и о полноценном запуске в эксплуатацию участка железной дороги Жанаозен-Гызылгая-Берекет-Этрек-Горган, выводящего иранские железнодорожные пути на российское и китайское направления.
И совсем никак не актуализировались в Бодруме проекты TAP и TANAP.
На этом фоне обращает на себя внимание растущая напряженность в районе туркмено-афганской границы вкупе с неоднозначной турецкой активностью в этом регионе.
Опыт мирного сосуществования Ашхабада с талибами в 1990-х годах довольно широко известен [См., например: Александр Князев. «Северный наркотранзит»: к активности и маршрутизации на границах нейтрального Туркменистана. 04.06.2014. Однако вовсе не факт, что этот опыт будет продолжен и в будущем. Руководитель Республиканской партии Туркмении в изгнании, а в прошлом посол республики в Турции и в Израиле Нурмухаммед Ханамов считает, например: «многие обозреватели ссылаются на то, что Туркмения находила с талибами общий язык прежде и найдет сейчас, я считаю это самоутешением. Сегодня есть такие группы туркмен, которые выросли среди талибов, прошли практику в Сирии, и завтра они быстрее договорятся с талибами, чем Ашхабад. Те льготы, которые Ашхабад может предложить талибам в отношении энергоресурсов, гуманитарной помощи и так далее, эти группы могут легко «перебить», обещая гораздо лучшие условия своим «братьям» в случае прихода к власти и ссылаясь на переменчивость позиции Ашхабада. Эти силы при поддержке талибов могут повлиять на судьбу Туркмении».
В афганских провинциях Фариаб и Батгиз уже несколько лет действуют туркменские этнические группировки, одна из которых, называющая себя «Такфир», прямо связана с пуштунскими талибскими группировками. Среди туркменских отрядов происходит постоянная борьба за лидерство. Отдельной проблемой является резко активизировавшееся турецкое влияние со стороны последователей Фетхуллаха Гюлена (в составе турецкого контингента ISAF и так называемых «команд по восстановлению, Provincial Reconstruction Teams), последовательно распространяющих среди туркмен (и узбеков) идеологию пантюркизма, и ваххабизация региона, ведущаяся саудовскими эмиссарами через местных мулл и имамов в регионе от Герата до Мазари-Шарифа, и точечно в других регионах афганского севера.
Активизация талибских групп, находящихся в том числе под турецким влиянием, у туркменской границы, в контексте региональной энергетической ситуации заставляет задуматься о формируемом для Туркмении «геополитическом тупике». Стремление Ашхабада наращивать газовый экспорт на китайском направлении подвергается как мощному информационному воздействию, дипломатическому давлению, так и прямым угрозам дестабилизации в случае неучастия в проектах газового транзита, лоббируемого Западом при турецком посредничестве. Буквально в те же дни, когда в турецком Бодруме встречались пять тюркоязычных президентов, на афганско-туркменской границе происходили боестолкновения, регулярные нападения на туркменские погранзаставы продолжаются на протяжении почти года, причем, действуют вооруженные группы, в тактике которых усматриваются элементы спецподготовки, а также попытки проникнуть на территорию Туркменистана из Афганистана.
С учетом вполне справедливого наблюдения российского исследователя Андрея Серенко о неспособности Туркмении к обеспечению собственной военной и антитеррористической безопасности, можно согласиться и с тем, что в поисках гарантов «Ашхабад скорее будет искать близость не с НАТО и не с ОДКБ, где военная ставка делается на Россию, а на Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), причем с упором именно на КНР».
Очевидно, что Туркмения подводится к ситуации отказа от китайского экспорта с переориентацией на не вполне реальные маршруты в западном направлении. Турция в данном случае выполняет лишь роль оператора этого провокационного, по сути, проекта, Азербайджан объективно заинтересован в вовлечении Туркмении в TAP и TANAP, как и в действительной реализации этих маршрутов, но общий смысл остается один: происходит формирование масштабного конфликта с вовлечением КНР.
Продолжением логической цепочки может стать совершенно новая военно-политическая ситуация в Прикаспии, включающая и китайское военное присутствие. Например, силами (или под прикрытием) известного Синьцзянского производственно-строительного корпуса. Традиционное представление о том, что Китай в своих стратегиях исключает какое-либо военное участие за пределами своей территории в новых условиях глобального передела мировых ресурсов, может измениться. Расширение интересов Китая за рубежом требует и соответствующей их защиты, что Пекин уже относит к приоритетам своей внешней политики. Министр иностранных дел Ван И заявил по этому поводу следующее: «Мы сделаем все возможное, чтобы реализовать инициативы, направленные на улучшение защиты и обслуживания китайцев за рубежом и на то, чтобы обеспечить более серьезную защиту их расширяющихся законных прав и интересов».
Подобное стало бы качественно новой страницей военно-политической истории Средней Азии и Прикаспия.
Источник: ИАЦ Caspian Bridge
